«Отец дал пинка под зад, и я подумал: «Все, могу бежать». Николишин — о легендарном папе, «Авангарде» и «Амуре»

Надежда Тонконог

Поделиться

Комментарии

Иван Николишин — сын выдающегося в прошлом хоккеиста Андрея Николишина. Форвард провел прошлый сезон в составе омского «Авангарда», в который перешел из хабаровского «Амура». Переход получился достаточно громким, так как с из Хабаровска нападающий уходил из-за конфликта с руководством. Карьера Николишина младшего в КХЛ не такая богатая — форвард провел всего пару полноценных сезонов, играл за «Северсталь», «Куньлунь» и «Амур». Но, кажется, наконец нашел свою команду и закрепил за собой место в составе омского клуба.

— В прошлом плей-офф у команды прямо по ходу серии сняли главного тренера. Как это выглядело изнутри?

— Это было неожиданно для всех, для игроков в том числе. Но задача перед нами стояла все та же — пройти дальше и побороться за кубок, поэтому старались много не думать об этом. Мы, хоккеисты — люди подневольные, не нам решать, поэтому приняли это как данность и продолжили дальше играть.

— Как команда в принципе об этом узнала?

— Приехали на арену утром после того, как проиграли 0:7, у нас было собрание и отъезд в Ярославль. Руководство зашло и объявило об этом решении.

— Эта отставка была закономерной и понятной для игроков? Много ходило слухов о недопонимании между тренерским штабом и командой.

— Ну честно, не хотелось быть вспоминать об этом. Было ли закономерно, логично, не нам решать, у нас стояла задача играть в хоккей, что мы и делали.

— Это поражение 0:7 подкосило тогда или наоборот разозлило?

— 0:7 или 0:1 — разницы нет, ты проигрываешь игру, мы пытались думать так. Старались забыть об этом. Плей-офф на то и играется до 4 побед, чтобы ты выиграл и не летал в небесах или не был подавленным из-за одного проигранного матча. День закончился, готовишься к следующей игре.

— Говорят, что поражения с крупным счетом не такие обидные, как, например, поражения в одну шайбу в том же овертайме.

— Думаю, что гораздо больнее и была та первая игра, когда мы во втором или третьем овертайме проиграли. Мне кажется, что мы не смогли отойти от нее, и поэтому вторую игру так сыграли. Так случилось, любой матч обидно проигрывать. Главное, не сильно закапывать себя.

— Вы провели полноценный сезон в КХЛ. Как для себя его оцените?

— По началу было тяжело, потому что входил без предсезонки. Пока решались вопросы с контрактом. Было тяжело в игровой ритм войти. Спасибо тренерам, помогали. После нового года нашел свою игру, и было гораздо лучше. Надеюсь, что в этом сезоне получится с самого начала так войти и продолжить играть на стабильном уровне.

— Давайте немного вспомним ситуацию с «Амуром», вы долго находились в подвешенном состоянии с неопределенным игровым будущим. Какие мысли и переживания тогда были?

— Все равно тренировался, готовился с ребятами, у которых тоже не было контракта. Тяжело психологически было, потому что ты не понимаешь, куда это все приведет. Спасибо близким, жене, родителям за то, что поддерживали, пытались направить в правильное русло и создавали позитивную атмосферу, потому что с каждым днем начинал переживать все больше и больше.

— В чем была суть недопонимания между вами и «Амуром»? Вопрос был в деньгах?

— Не очень хотелось бы вспоминать эту историю, она не совсем приятная ни для меня, ни для команды. Скажем так, мы не смогли договориться, даже не в деньгах было дело, а в человеческом отношении. Мы неправильно друг друга поняли: они меня, а я их. Из-за этого конфликт и произошел. А когда он произошел, просто не получилось уладить дипломатично. Спасибо всем, кто принимал участие в решении данного вопроса.

— Вы не единственный игрок, попавший в подобную ситуацию. Как думаете, нужно ли создать профсоюз или арбитраж, в который игроки могли бы обратиться, чтобы урегулировать подобные конфликты?

— Считаю, что да, профсоюзы должны быть. Вопрос в том, в каком виде. Такой орган уже был или все еще есть. Не совсем понимаю, что он из себя представлял. Кто-то говорит, что был плохой, кто-то, что хороший. Наличие профсоюза — это защита для игроков, думаю, что хоккеисты должны быть за то, чтобы их права защищали. Нужно обсуждать, как это сделать, можно говорить об этом, но нужно, чтобы это кто-то сделал.

— Сергей Звягин в новом сезоне будет тренировать команду, уже без приставки и. о. Какой он? Нечасто бывшие вратари занимают должности главного.

— Очень требовательный, он четко доносит свои мысли и требует, чтобы их исполняли. Пока тяжело судить, какой он в играх, в плей-офф была критическая ситуация, там было одно, сейчас будет полноценный сезон — это уже совершенно другое. Для меня главное в нем это требовательность, честность, он не увиливает, если что-то не так — говорит прямо. Думаю, что это правильный подход, хоккеист должен понимать, что от него хотят и что он делает хорошо, а что плохо.

— Тот факт, что команда как раз в критической ситуации его видела, создал ему авторитет в глазах игроков, показал, что за ним можно следовать?

— Да, все игроки его очень уважают. Мы его хорошо знаем, помимо того, что он был тренером вратарей, он отвечал за игру в меньшинстве. Человек очень скрупулезно подходит к своей работе, это подкупает. Он фанат хоккея, посвящает большую часть жизни хоккею. Когда человек полностью погружается в дело, ты тоже хочешь полностью погрузиться и каждый день пытаешься становиться лучше.

— Накануне начала сезона команда уже столкнулась с трудностями — выбыли лидеры Ткачев и Буше. Насколько тяжело начинать сезон без лидеров?

— Конечно, мы понимаем, что это два очень сильных хоккеиста, лидера, и без них будет тяжело. Команда должна еще больше сплотиться и за счет командных действий должны выигрывать, плюс другим ребятам дается шанс проявить себя, молодые ребята должны брать на себя больше. Думаю, что это сплотит нас еще сильнее, а когда ребята выйдут, это будет большим бонусом для нас.

— Один из новичков команды — Коул Кэсселс отмечал вас и говорил, что вы очень помогаете легионерам.

— Здесь речь о том, что говорю по-английски, поэтому общение складывается легко. Но также наши с ним отцы играли вместе и, оказывается, мы родились в одном роддоме. В первый день об этом поговорили, сразу сдружились, он очень компанейский парень, приятный. Это большое усиление для нас. Стараюсь помогать ему по бытовым вопросам.

— Ваш отец — выдающийся хоккеист в прошлом. Соответственно, ожидания от вас, как от продолжения хоккейной династии большие. Насколько сильное это давление?

— Всю жизнь сравнивают, постоянно идет об этом разговор. Стараешься объяснить, что не выбирал отца. Наоборот считаю, что это очень большая привилегия, что он играл, что может подсказать. Давление извне стараешься ограничивать, прессу не читать. Люблю читать прессу, но не про себя (смеется). Ну да, сравнивают, мне приятно, что отец играл на таком высоком уровне, и нас сравнивают. Пока до него далеко, но дай бог.

— Часто с отцом обсуждаете именно хоккейные моменты?

— Да, мы очень близки. Он говорит, что ни одной игры не пропустил, переживает, смотрит. После игр созваниваемся он рассказывает, как видит ту или иную ситуацию, можем обсудить моменты. Мне кажется, это большая помощь, что человек со стороны смотрит и может подсказать.

— Хотели бы когда-нибудь сыграть под руководством отца в качестве тренера? У нас в лиге в том числе много таких примеров.

— Здесь тяжелее тренеру, потому что все же общаются между собой. Каждый тренер-отец вдвойне спрашивает со своего сына. Если бы я попал к отцу, я был бы рад, он знает все сильные и слабые стороны, где лучше использовать, потому что он знает меня как хоккеиста, как человека. Это было бы круто, я бы с удовольствием когда-нибудь сыграл бы под его руководством.

— Можно сказать, что отец и есть ваш первый тренер. Можете вспомнить какую-нибудь историю?

— Помню, мы летом готовились к сезону, у нас был кросс, вроде, километров восемь в парке. И на километре шестом я уже все, ну не могу. Я торможу, у меня отдышка, не могу уже бежать. Смотрю, отец останавливается, подбегает, пинка мне под зад. Подумал в этот момент: «Все, могу бежать». Он был очень строгий, но справедливый, пытался выжать максимум и объяснял с самого детства, что результат только через работу. И я думаю, что это главное мое качество — работоспособность.

— Помните, как решили, что пойдете по стопам отца и станете хоккеистом?

— Мне кажется, как такового вопроса не стояло, буду я играть в хоккей или нет. Все детство растешь и смотришь, как отец играет. У любого ребенка появляется такая мысль: «Я хочу быть как отец». С 4 лет поставили на коньки, и все пошло. Я занимался другими видами спорта вместе с братом — и футболом, и теннисом, но это было в виде общего развития. В голове не было даже мысли, что можно профессионально заниматься чем-то другим кроме хоккея.

— Часть своей карьеры вы провели в Северной Америке. Почему закончив школу ЦСКА, не остались в России и не продолжили здесь?

— Школа ЦСКА, потом «Красная армия», потом нужно было подписывать контракт с ЦСКА, и примерно в это время вышли на связь из Америки с предложением поиграть там. Посовещались, подумали, в 17 лет попасть в КХЛ был маленький шанс, поэтому приняли решение поехать туда, попробовать. Оттуда было легче попасть на драфт НХЛ, посмотреть, как там. Все равно с детства была мечта играть в НХЛ, как отец. Поехал туда, провел год — не задрафтовали, второй — не задрафтовали, на третий уже понимал, что не задрафтуют, поэтому решил вернуться обратно. Права принадлежали ЦСКА, подписал контракт, меня сразу же отправили в ВХЛ. И вот оттуда началось самое тяжелое. Привыкал к хоккею в России и потихоньку двигался вперед. Понимал, что будет нелегко, мне кажется, наоборот этот тернистый путь немного закалил. Хорошо, что оказался в КХЛ.

— К чему больше всего пришлось привыкать?

— Когда уезжаешь в 17-летнем возрасте, это закладывает менталитет, понимание хоккея. На тот момент североамериканский хоккей и российский отличались сильно. Где-то полгода привыкал к размеру площадки, скорости. В плане тактики там было все на ворота, а здесь больше на сохранение шайбы.

— Сейчас наш хоккей ближе к североамериканскому?

— Да, сейчас все вперед, больше упор на атаку, больше бросков. Опять же, это связано с размером площадки, который стал меньше. Это правильно, мне кажется.

— Когда вас отправили в ВХЛ, не было в какой-то момент мыслей о завершении карьеры? Обычно если отправляют в ВХЛ, вернуться обратно в КХЛ очень тяжело.

— Надо смотреть на возраст, когда тебя спускают в ВХЛ. Никто не хочет обратно в ВХЛ, когда в КХЛ играет. Когда тебя спускают в ВХЛ, ты работаешь еще усерднее, чтобы вернуться обратно, не у всех получается, но стараются точно все.

Я в довольно раннем возрасте отправился в ВХЛ. Мысли были: «Почему так?», но со временем перестаешь задавать эти вопросы, начинаешь спрашивать с себя, больше работать, и это приносит результат. Не надо думать за других, ты делаешь, что ты можешь, максимум, на что способен, а потом уже будешь смотреть, куда это приведет.

— В чем глобально отличаются КХЛ и ВХЛ?

— В первую очередь условия отличаются. В плане хоккея главное отличие в том, что в КХЛ времени на принятие решение гораздо меньше, и мастерство игроков отличается.

Бюджеты меньше, чаще ездят на автобусах, хотя есть команды ВХЛ, которые летают на самолетах. В Альметьевске, когда играл, мы летали на чартерных самолетах.

— Вы родились в Северной Америке и детство провели там. Было ли тяжело после переезда в Россию здесь адаптироваться?

— Мы дома разговаривали только на русском, у нас было такое правило. До 3 лет мы по-английски не говорили, родители отдали нас в детский сад с нулевым знанием английского, и через месяц мы свободно на английском говорили. Когда вернулись в Россию, не было никаких проблем с тем, чтобы влиться в общество. Единственная сложность была с тем, что в английском языке на «вы» и на «ты» местоимение не отличается, и когда здороваются говорят «Hi», «Hello». Дома на «ты» общаешься со всеми. Когда мне было 6 лет, мы вернулись в Россию, я первое время учительнице говорил: «Привет. Как дела?». Мне быстро объяснили, что так нельзя (смеется).