«Предложили перейти в „Милан“ — возможно, проходимцы». Никифоров — о выборе «Россия или Украина» и шоке от Японии

Анастасия Баринова

Александр Петров

Поделиться

Комментарии

В последние годы Юрия Никифорова воспринимали, в первую очередь, как неизменного помощника Дмитрия Хохлова. Сначала работа в «Кубани», затем их штаб прошел всю цепочку в «Динамо»: дубль-молодежка-главная команда.

Но если отвлечься от актуальной повестки, Никифоров — один из самых крутых российских легионеров 90-х-начала нулевых с кучей интереснейших историй и поворотов карьеры. О некоторых из них он рассказал в эксклюзивном интервью корреспондентам Sport24 Александру Петрову и Анастасии Бариновой:

• Почему выбрал сборную России, а не Украины, хоть и родился в Одессе;
• Диалог (а точнее монолог) с Лобановским, который очень хотел оставить Юрия в киевском «Динамо»;
• Каково было на стажировке в «Лидсе», не зная английского языка;
• Куда помимо известной истории с «Перуджей» мог уехать Никифоров еще до Хихона;
• «Дедовщина» Карпина, ссора с Ярцевым и самая большая похвала Романцева;
• Правда ли, что на Евро-1996 Романцев отдалился от команды? Никифоров отвечает Кирьякову;
• Как на Юрия завели дело из-за сборной, после чего он несколько лет ее бойкотировал;
• Почему выбрал для жизни Испанию, а не Голландию (играл и там, и там);
• Япония после ЧМ-2002: 25 тысяч фанатов на выездах и многометровые очереди за автографами;

И многое другое. Поехали!

— Где вы сейчас, в Испании?

— Да, сразу же после ухода из «Динамо» уехал в Хихон — к семье. Когда я работал в Москве, они жили там. Младшая дочка училась на помощника администратора по работе с клиентами. Когда учеба закончилась, приезжала с женой ко мне в Москву. А старшая оставалась в Испании, работала. У нее своя арт-академия, она преподает уроки рисования, делает эксклюзивные дизайнерские вещи по заказу.

— Семья рядом, а по работе успели соскучиться?

— После «Динамо» было время все проанализировать, хорошо подумать. В планах были стажировки. Например, в «Атлетико». У нас с Хохловым и Плотниковым (тренер вратарей в штабе Хохлова. — Sport24) была договоренность с ними. Но потом из Мадрида позвонили и сказали: попасть на тренировку мы сможем, но личного разговора с Диего Симеоне не будет из-за карантина. А нам как раз было важно именно общение с тренерским штабом. Поэтому решили не ехать. Сейчас тоже ни на какие стажировки не попасть. Что уж говорить, если даже зрителей на стадионы не пускают.

— Вы говорили в 2020-м, что пойдете получать категорию PRO — получили?

— Нет. Когда вернулся в Испанию после работы в «Динамо», начался ковид. И я пропустил момент, когда было поступление.

— Но это в планах?

— В перспективе да. Но прямо сейчас я этот вариант не рассматриваю.

— Но и помощником Хохлова в «Ротор» тоже не пошли.

— Я отказался от работы в Волгограде только в этой конкретной ситуации — не буду раскрывать почему. Я объяснил Диме Хохлову причину, когда он звонил за 3-4 дня до официального назначения и приглашал к себе.

— Но вы с ним все так же в хороших отношениях?

— В отличных, мы семьями дружим.

— То есть, готовы поработать с ним вновь, если представится возможность?

— Никогда не говори никогда.

— Вы сами из Украины, играли за «Черноморец», побыли в киевском «Динамо» у Лобановского. Как вышло, что после развала СССР выбрали сборную России, а не Украины?

— Я не выбирал, так получилось. После развала СССР сборную Украины принял Виктор Евгеньевич Прокопенко — тренер «Черноморца». В команду при нем вызывалось много игроков из Одессы: я, Илья Цымбаларь, Ваня Гецко. А потом нам с Ильей поступило предложение от московского «Спартака». Вернее, изначально мы чуть не перешли в московское «Динамо». Еще и киевское мной интересовалось, но я отказался.

— Почему?

— У меня тогда родилась дочь. А мы помнили про аварию в Чернобыле, которая случилась в 1986-м — Киев же рядом. В итоге собрали домашний совет и решили туда не ехать. Да и я сам хотел уехать именно в «Спартак», мне нравился их стиль.

Перед этим за нами с Ильей в Одессу приезжали представители московского «Динамо». Мы согласились перейти к ним, но буквально на следующий день приехали уже люди из «Спартака». Я поехал к дяде посоветоваться — он у меня сам известный в прошлом футболист. Спросил у него, что для меня лучше. Он в ответ уже сам задал мне вопрос: «Ты-то как думаешь»? Ответил, что хочу в «Спартак». Дядя сказал: «Молодец. Правильное решение».

Позвонил Илье, сказал, что хочу в «Спартак», он ответил, что тоже хочет туда. Мы вместе контракт и подписали — понимали, что после распада Союза чемпионат России намного сильнее. И когда мы уехали в Москву, нас перестали вызывать в сборную Украины.

— Когда стали играть за Россию, вам это в Украине припоминали?

— Были единичные случаи. Один раз после матча в Киеве — «Спартак» попал в одну группу ЛЧ с «Динамо» Киев в 1994-м году. По дороге к автобусу меня поймал нетрезвый журналист, начал задавать вопросы. Сначала они были адекватные, а потом он спросил: не считаю ли я себя предателем Родины. Послал его подальше. Еще потом в газете какой-то вышел материал — тоже предателем назвали. Когда уже за Россию играл.

— Переживали?

— Нет. Я просто хотел играть на чемпионатах мира и Европы. Нельзя было упускать шанс. Тем более не я один такой был — Юран, Цымбаларь, Онопко, Канчельскис тоже выбрали Россию. Хотя если бы меня тогда вызвали из Украины на какие-нибудь контрольные игры — я бы, может, такого решения и не принял. Но не позвали. Возможно, во мне тогда сыграла обида. Но я не жалею — это было правильное решение.

— Еще до «Спартака» вы ездили на стажировку в «Лидс». Почему там не срослось?

— Тогда я только подходил к основному составу «Черноморца». Мне позвонил один израильский агент и предложил поехать на просмотр в «Лидс». Тогда они как раз стали чемпионами, там играл Кантона. Я согласился: у меня уже тогда были мысли поиграть в Европе, а тут такая возможность зацепиться за мечту.

Тренировался с основой, а играл в контрольных играх за вторую команду «Лидса». Пробыл в Англии чуть больше недели. Сначала меня пробовали центральным защитником, они уже тогда в линию играли. А мы в «Черноморце» — с задним защитником, либеро. Потом поставили правым защитником. Сыграл две или три контрольные игры — сказали, что не подхожу.

— Расстроились? И как вам вообще олдскульный английский футбол?

— Ну да, силовой футбол, прямолинейный — забросы вперед и только. Особенно это проявлялось во второй команде. Но я и сам по общему уровню еще не был готов к такой команде: приезжаешь — а там футболисты уровня Кантона. Просто не успеваешь за быстротой движения, мыслей.

— С Кантона перекинулись парой фраз?

— Так я же языка не знал, разговаривал на пальцах. Со мной был переводчик, агент этот. Через него мне объясняли, что я должен делать. Поначалу жил с ним в гостинице, потом меня переселили в английскую семью, чтобы быстрее выучил язык. Около недели жил там, мне выделили комнату. Но мне совсем не понравилось: чужие люди, чужая семья. Есть определенные правила, ты должен их выполнять. Захотел воды попить или бутерброд съесть — нужно подходить, спрашивать, а ты языка не знаешь, на пальцах показываешь. При первой возможности уходил из этого дома, менял купюры на монеты, шел в телефонную будку и звонил домой.

— Язык хоть чуть-чуть подтянули?

— Вы что, какой подтянул. Начал говорить «спасибо» — и то хорошо.

— В России вы стали известны как защитник. Но ведь начинали нападающим.

— Да, я и в клубе, и в молодежной сборной я играл нападающего. В атаке молодежки тогда была большая конкуренция: Сальков наигрывал связку Саленко-Кирьяков, я выходил только на замену. И тут Сергей Заец, который играл заднего защитника, получил травму. Тренер предложил сыграть либеро мне. Сначала я был в шоке, но он объяснил, что видит во мне необходимые качества, убедил, что нужно попробовать. Не скажу, что мне сразу все понравилось, но получилось — мы выиграли.

Потом вернулся в Одессу, разговаривал с Прокопенко. Он сказал, что мне не надо играть заднего защитника. Но перед игрой со «Спартаком» в Одессе наш либеро Сергей Кузнецов получил травму. Замены не было. И мне за два дня до игры сказали, что я буду играть вместо него: «Играешь в сборной, давай и тут попробуем». Деваться было некуда, вышел играть заднего. Мы выиграли, гол забил Цымбаларь, и после этого я нападающего не играл — только защитника.

— В общем, травмы двух Сергеев сделали вас защитником.

— Получается, что так. Судьба.

— Вы ведь проходили службу в киевском «Динамо» у Лобановского. Почему решили не оставаться там?

— Не видел перспектив. Там играли звезды. Я прекрасно понимал: в основной состав пробиться нереально: из дубля к главной команде подключали Юрана, потом купили Саленко из «Зенита». А у меня были амбиции играть в основе.

— С Лобановским один на один хоть раз общались?

— Лишь раз, когда зашел к нему в номер попросить отпустить меня в одесский «Черноморец». Тогда я уже год прослужил в Киеве.

— И как?

— К нам на игру тогда приехал дубль московского «Динамо». Вместе с командой приехал тренер Семен Альтман, который раньше работал в «Черноморце». Он мне перед игрой и сказал: «Юра, а ты знаешь, что вышел приказ: те, кто служит в армии, имеют право возвращаться в свои клубы?»

Я заинтересовался. Но в Киеве, когда я заикнулся о возвращении в Одессу, мне сразу сказали, что я не имею права уезжать. Если я это сделаю, пойду служить уже в реальную армию. Нас было трое таких в команде: я, Олег Матвеев и Серега Беженар, кто хотел уехать. И мы решили пойти к Лобановскому, поговорить с ним. Каждый заходил по очереди.

— Как проходил диалог?

— Это был не диалог, а монолог: говорил только Лобановский, я стоял и потел. Когда зашел, у меня дар речи пропал. Лобановский говорил: «Куда ты собрался? «Динамо» Киев не идет в сравнение ни с каким «Черноморцем». Здесь перспективы, здесь все». В общем, дал понять, что должен остаться. Я не смог сказать ему ни слова из того, что собирался, просто вышел мокрый насквозь из номера.

— Но в итоге все же уехали.

— Позвонил дяде, они играли вместе с Лобановским, дружили — смог договориться.

— Помните первую встречу с Цымбаларем? В каком возрасте это было?

— В детско-юношеской школе: он играл за свой возраст, я — за свой. Первый раз мы встретились на каком-то турнире по союзным командам: вместе играли, втроем или вчетвером в номере жили. Там близко познакомились, хотя по возрасту я был моложе. Но конкретно сблизились в одесском «Черноморце».

Илья был футболистом от бога. Такая левая нога мало у кого была — жалко, что у него не получилось уехать в Европу. Если бы уехал, заиграл бы сто процентов. При этом просто шикарный друг и человек, таких людей очень мало. Никогда за спиной ничего не говорил, всегда в лицо.

— У Цымбаларя был вариант с «Лацио», но он якобы заявил, что готов уехать только с вами. А Дзофф, который там работал, ответил: «У нас не хоккейная команда, чтобы брать звеньями». Такое действительно было?

— Дословно я такие слова не слышал. Расскажу, что знаю лично я. История с нашим возможным отъездом произошла на чемпионате Европы в Англии. У нас с Ильей изначально была мечта вместе уехать за границу, как когда-то из Одессы в «Спартак». Закончился групповой этап Евро, но мы еще не уехали из Англии. Тут нас вызывает Романцев: говорит, за нами приехали люди из «Перуджи». Пошли на разговор, Олег Иванович тоже там был. Нам объяснили моменты по зарплате, Романцев спросил наше решение: мы сказали, что нас все устраивает — хотим поехать.

— И почему не уехали?

— После этого должны были решаться вопросы между клубами. Мы вернулись в свои номера к женам, объявили, что скорее всего уезжаем в Италию — по разговору мы поняли, что практически все улажено, осталось только договориться клубам. А где-то через час в номер снова постучали. Сказали, что за Ильей приехали из «Лацио», Дзофф ждет внизу. Он пошел, провел там какое-то время, вернулся. Возможно, между Ильей и Дзоффом и был такой разговор, но я не могу его опровергнуть или подтвердить.

Потом мы вернулись в Москву. Шло время, и мы поняли, что «Спартак» не договорился с «Перуджей». Стало ясно, что вдвоем в Европу нам будет уехать будет очень тяжело.

— У вас была цель уехать именно вдвоем?

— Не цель, а мечта. Такую цель ставить бессмысленно. Кстати, уже через несколько лет мы узнали, что нами также интересовалось «Монако». Но тогда нам просто не объявили об этом.

— В «Спартак» быстро влились? Хорошо вас приняли?

— Когда мы с Илюшей только приехали, год жили на базе. Но тогда это было распространенная практика: там жили Онопко, Пятницкий, Ледяхов — ребята, которые тоже не из Москвы. Мы общались семьями, они тоже жили на базе — в общем, влились очень быстро.

— Дедовщины не было?

— Да ну, какая дедовщина? Была разве только одна история с Карпиным.

— Так, рассказывайте.

— Наша первая тренировка в манеже. Мы поехали на автобусе из Тарасовки. Все иногородние тогда ездили с базы, а футболисты-москвичи — из дома. В их числе был Карпин, он тогда уже получил квартиру. Cели с Ильей вдвоем, доехали, оттренировались. После тренировки заходим в автобус, снова садимся на те же места. И тут заходит Валера.

— Ну и?

— Он такой: «Вы че? Не понял». Оказывается, на одном из этих мест обычно сидел он. Пересказывать полностью, что он сказал, я не буду, но мы тихо встали и пересели. Потом еще на базе с Ильей обсуждали: «Оказывается, все правда, что нам про него рассказывали».

— А что рассказывали?

— Ну что в команде есть ребята-звезды, один из них Карпин. В итоге, конечно, оказалось, что это не так — у Карпина просто такой характер, его надо знать близко, чтобы понять. По его высказываниям на телевидении, в интервью, все думают, что он королек такой. А на самом деле это совсем не так. Он потом очень смеялся, когда мы вспоминали эту историю.

— Вас часто спрашивают про легендарное «Письмо 14». Игорь Шалимов говорил, что благодаря этому письму впоследствии были решены многие проблемы, с которыми ранее приходилось сталкиваться футболистам в сборной. Согласны с ним?

— Думаю, что мы ничего этим письмом не решили. Только сделали хуже себе. Если бы в жизни еще раз была такая ситуация, я бы никогда не подписал это письмо.

Думаю, что в той ситуации больше виноват РФС. Это были руководители, зрелые люди. Они могли сгладить конфликт, поговорить с каждым игроком — с теми, кто играл за границей, тоже можно было решить.

Все эта история — это такая спичка, которую закинули, чтобы вспыхнул костер. И он вспыхнул моментально. После той неудачной игры в Греции в раздевалку зашел президент РФС Колосков и сказал: «Кто не будет играть в Reebok, того не будет в сборной». А ребята, которые играли за границей, имели свои личные контракты на обувь.

Но мое личное мнение, что это письмо было готово еще до матча в Греции — оно бы просто не успело так быстро появиться. Плюс там всплывали другие фамилии и конкретно тренера.

— Вы про Бышовца?

— Раз уж вы назвали фамилию, то да — о нем. Мы, конечно, тогда очень сильно подставили Садырина. И руководство РФС его подставило. Он ни в чем не виноват. Павел Федорович хороший человек, тренер. Уже тогда он и его тренерский штаб понимали, что ничего путного на этом чемпионате не будет. Так и случилось: конфликты были даже во время тренировок. О каком результате можно говорить?

— Если говорить о тренерах «Спартака»: с кем было сложнее работать — с Романцевым или Ярцевым?

— Конечно, с Романцевым — он фигура. Его все уважали. Когда он вызывал к себе, мы старались впитывать каждое его слово. Олег Иванович на тот момент в тренерском мастерстве добился большего, чем Георгий Саныч. Главного тренера ты все-таки воспринимаешь по-другому, чем его помощника, даже если потом этот помощник становится главным.

Плюс многое зависит от того, как тренер себя поставит в команде. Хотя с этим проблем не было — когда Ярцев стал главным, а Романцев отошел от тренировочного процесса, Олег Иваныч все равно первое время все контролировал, был с нами на сборах.

— Но конфликта с Ярцевым вам все-таки не удалось избежать?

— Это было лишь один раз. На одном из сборов он предложил мне играть переднего защитника, тогда Онопко как раз уехал за границу. Я отыграл две или три игры, в каждой из них сделал по результативной ошибке. И каждый раз на собрании, где мы разбирали игры, он мне указывал на них. Это я сейчас понимаю, что он все правильно делал — тренер должен это говорить, а я обязан слушать и исправлять. Но тогда меня это очень сильно заводило, молодой был. Мне не понравилось, что он меня тыкает.

— И?

— После очередного такого разбора я встал и высказался на повышенных тонах. Мы чуть-чуть повздорили. Я сказал Ярцеву, что не буду играть на этой позиции, ставьте другого, лучше буду на скамейке сидеть. Потом меня вызвал Романцев, спросил, что произошло. Я объяснил. Он в ответ: «Не волнуйся, поговорю с Ярцевым». В следующей контрольной игре я уже играл на своей позиции. Конфликт был исчерпан.

— Какая самая большая похвала, которую вы слышали от Олега Ивановича?

— Лаконичная: «Никоша, все хорошо». Меня еще постоянно пацаны травили, что он меня так называет.

— Рассказывали, что на Евро-96 атмосфера в команде была не очень. Что там было? Кирьяков говорил, что Романцев вообще запирался в номере, и ему носили водку и блины.

— Это его слова — зачем мне их комментировать? Кирьяков, думаю, обиделся на то, что тогда не попадал в основной состав. Серега играл в «Карслруэ», а у нас в группе как раз была сборная Германии. Кирьяков не вышел на этот матч, мы проиграли, вспыхнул конфликт. Но на том Евро действительно была не очень хорошая атмосфера, даже перед началом чемпионата. Футболисты не были согласны с РФС по денежным моментам: спорили о том, сколько заработаем, если выйдем из группы, сколько будет стоить каждая игра. Кто-то был не доволен, что Романцев ставит не его — это ж всегда так.

— Романцев действительно отстранился от команды?

— Нет — как он может быть отстранен от команды, когда он ее главный тренер? Просто в его стилистике нет такого близкого общения, как у некоторых других тренеров, которые общаются с одним игроком, с другим, могут посмеяться, пошутить. Если Романцев реально хотел поговорить, вызывал к себе.

Понятно, что, когда проигрываешь, тренер расстроен, уходит в номер, закрывается со своим тренерским штабом, они там начинают разбирать причины. Но то, о чем говорит Серега — я этого не видел.

— Помните, как вы уехали из «Спартака»? Как появился вариант с Хихоном?

— Мы тогда со «Спартаком» выиграли шесть матчей в группе ЛЧ. В матче 1/4 финала я «Нанту» забил два мяча. Возможно, представители «Спортинга» видели мою игру на этом турнире. Но предложение поступило летом 1996 года уже после чемпионата Европы.

— Какие-то еще предложения были? Кроме «Перуджи», о которой мы уже говорили? И «Монако», о котором вы узнали позже?

— Один раз мне позвонили и сказали про «Милан» — ответил, что с удовольствием. Но кто звонил — агент или просто проходимец, который хотел заработать денег — не знаю до сих пор. Ничего конкретного дальше не последовало.

— Со «Спортингом» по деньгам была серьезная прибавка к тому, что вы получали в Спартаке?

— Очень серьезная, во много раз.

— Это уже после переезда в Испанию случилась та темная история, когда вас в Москве допрашивали?

— Да, но это не было связано с трансфером. Тогда РФС накрыли с налогами — в том числе по суммам, которые выплачивались футболистам сборной. Устроили, как в то время говорили, «Маски-шоу», позабирали все документы Союза, открыли несколько судебных дел на игроков. Первым из тех, кто играл за границей, под следствием оказался я.

— Не было мысли не лететь в Москву на тот вызов в сборную и подождать, пока все не рассосется?

— Меня тогда предупредил зам Колоскова Тукманов, что заведено уголовное дело. Но он сказал, что переживать не нужно. Сказал: «Ты прилетишь, поедем с тобой в налоговую полицию, там почти все решено». После того, как я прилетел в сборную, мы с Тукмановым поехали в налоговую. По дороге в машине говорит: зайдем вместе, не волнуйся.

— Так.

— Но когда мы приехали, нам сказали: на Тукманова нет пропуска, только на меня. Смотрю на него: он же мне говорил совсем другое, а он: «Не переживай, там будет сидеть такая-то женщина, она ждет тебя». Поднимаюсь, а там сидят три или четыре следователя. Начали задавать вопросы: сначала по одному, потом перешли на перекрестный допрос. Я не успевал на один вопрос ответить, как сразу задавали другой.

— Испугались?

— В тот момент нет. Я зашел туда с мыслью: мне скрывать нечего. Они открыли свой талмуд и начали спрашивать — почему на каких-то бумагах нет подписи. А что я отвечу? Мы же в сборной играли — делали все, как нам говорили. Расписывались, где говорили. Деньги нам в конвертах приносили, но говорили, что налоги уже заплачены.

Вот кто это делал и интересовало следователей — я отвечал. Когда начался перекрестный допрос, я уже попросил их задавать вопросы по одному. И тут они такие: если ты будешь… скажем так, выпендриваться и голос свой повышать — мы эту дверь закроем, и ты назад в Испанию не уедешь. Вот тут я перепугался.

— Долго просидели там?

— Около часа. В итоге выписали штраф в 10 тысяч долларов. Оплатил его сам, РФС ничем не помог. Когда вернулся в Испанию, мне начали звонить все футболисты, спрашивать: как и что там случилось. Я объяснял. По сути, подпись моя стояла, деньги в конвертах получал, а налоги не платил. В общем, говорил, что пока это все не погасят — лучше в Москву не лететь, чтобы не попасть под уголовное дело. Когда я вернулся в Испанию, принял решение, что за сборную играть не буду.

— Прямо так категорично?

— Да. Хотя сейчас понимаю, что сборная-то здесь не при чем — всю эту историю прокручивали конкретные люди, а не команда. В общем, глупое решение, которое впоследствии мне аукнулось.

— Как?

— Я мог уехать играть в Шотландию, в «Рейнджерс». А там по правилам игрок должен за последние два года сыграть за сборную 80% игр. К тому моменту я уже вернулся в команду, но у меня получился только год. Даже взял бумагу в РФС, что за последний год сыграл даже больше 80% матчей, но мне навстречу не пошли.

— Как вернулись в сборную?

— Позвонил помощник Романцева Гершкович, я понял, что у меня все улеглось, что кипело ранее. И согласился.

— Когда первый раз приехали в Хихон — быстро адаптировались?

— Первые полгода было очень сложно. «Спартак» ведь всегда боролся за самые высокие места, мы каждый год играли в Лиге чемпионов. Переехав в Испанию, я выиграл в денежном плане, но в игровом довольно сильно потерял.

За полтора-два года в Испании у меня сменилось четыре тренера — каждые полгода тасовались. И каждый тренер приходил со своими идеями — приходилось быстро перестраиваться к новым требованиям.

— А в бытовом плане?

— Тут вообще проблем не было. Рядом в 20 километрах от Хихона был Овьедо, где жил Витя Онопко — постоянно встречались семьями. А в самом «Спортинге» вообще образовалась русская колония — Ледяхов, я, Черышев, Косолапов.

Проблемы были только в футбольном плане — мы были в нижней части таблицы, а это не то, к чему я привык. Психологически тяжело. Первое время очень хотелось вернуться назад, Онопко меня успокаивал: «Потерпи, все наладится». И действительно через полгода я подуспокоился, понял, что нужно отрабатывать свой пятилетний контракт и играть как можно лучше, чтобы меня купил более сильный клуб.

— У вас же был вариант с «Олимпиакосом» — там вообще предложили в два раза больше, чем в ПСВ?

 — Это было уже в тот момент, когда у меня заканчивался контракт в ПСВ — греки действительно удваивали мне зарплату. Тогда я находился в Одессе — так они были готовы прислать за мной самолет.

— Что остановило?

— Я надеялся остаться в ПСВ. У меня до этого был разговор с гендиректором, мне дали понять, что заинтересованы в продлении контракта. И мне тоже хотелось остаться в Голландии: мы купили дом, обустроились, дети пошли в школу и начали разговаривать на голландском — менять страну еще раз им было тяжело.

В общем, отказались, а ПСВ в итоге не продлил со мной контракт. Конечно, сейчас, вспоминая предложение греков, думаю: надо было плюнуть и поехать. Семья бы жила в Голландии, а я бы заработал шикарные для защитника деньги.

— Почему тогда после окончания карьеры осели в Испании, а не в Голландии?

— Голландия — тяжелая страна, мне лично не по душе. Плюс дорого. Поддерживать тот уровень жизни, который у меня был в момент игровой карьеры после ее окончания тяжело — надо было либо покупать жилье поскромнее, либо переезжать.

Я еще год поиграл за небольшую команду «Валвейк», а затем уехал в Японию. После этого и встал выбор. Я хотел вернуться на Украину, домой. Но супруга убедила переехать в Испанию — ее доводы были более основательными.

— Что за доводы, если не секрет?

— Они касались наших детей.

— В Голландии, кажется, пересекались с молодым Ибрагимовичем.

— Да, он уже тогда был топовым игроком. Когда играли против «Аякса», моментами надо было его опекать. Когда в первый раз сошелся с ним в единоборстве, был в шоке.

— Почему?

— Впечатление, что столкнулся со стеной. Просто укрыл мяч корпусом и все, я ничего не могу сделать. Это ощущение было единственный раз за всю карьеру. Это уже потом я узнал, что он занимался каратэ и какими-то еще единоборствами.

— Он уже тогда был с гонором?

— Думаю, что да, характер тяжело поменять. Помню, он про какого-то форварда сказал, дескать, я апельсином набью больше раз, чем ты мячом.

— Как вариант возник с Японией?

— Когда у меня закончился контракт с ПСВ, а вариант с «Глазго» сорвался, мой бывший одноклубник Стан Валкс — он помогал какому-то агенту — предложил мне поиграть за «Валвейк». Клуб, конечно, не топовый, но и не совсем аутсайдер — середнячок. Выбора у меня особо не было — пошел. По деньгам несопоставимо, зато никуда не надо переезжать — 30 минут на машине.

Подписался на два года, но уже к концу первого года контракта понял, что все. Устал от Голландии, пять лет уже здесь. Мы еще последний матч сезона проиграли, захожу в раздевалку, сажусь рядом с партнером — был такой Желько Петрович, югослав. Сижу, долго не переодеваюсь, хотя почти все уже помылись-оделись. Он выходит из душа и говорит: «Ники, ты чего?» И тут меня прорвало: «Знаешь, мне так надоело в Голландии, хочу уехать отсюда».

Казалось бы, сказал и сказал. Но на следующий день после тренировки Петрович подходит ко мне и говорит: «Ты вчера серьезен был?» — «Да, мне все равно куда, лишь бы отсюда уехать». Через пару дней вновь подходит: «В Японию поедешь?» Говорю: конечно, если предложат адекватные деньги. И еще через какое-то время сообщает: завтра на тебя приедут смотреть.

— Что было дальше?

— Действительно, приехал агент: наполовину югослав, наполовину японец — посмотрел товарищеский матч со мной, потом приехал ко мне домой. Пообщались, спросил, чего я хочу. Отвечаю — зарабатывать. Он говорит: «Ладно, давай подождем».

Сезон закончился, я с женой и детьми уехал в отпуск в Одессу. В один из дней поехал с братьями на рыбалку. Ловлю рыбу, и тут звонит жена: «Завтра к тебе приедут люди из «Урава Ред Даймондс», хотят поговорить». Предварительный договор подписали прямо в гостинице. Мне сказали, какого числа я должен быть в Японии. Я договорился о разрыве контракта с «Валвейком» и улетел в Сайтаму.

— И вот первые дни в Японии. Абсолютно другой мир. Что поразило больше всего?

— Удивило отношение клуба ко мне. Даже в Голландии такого близко не было.

— В плане?

— Мне дали переводчика, который был доступен 24 часа в сутки — я мог ему позвонить в любое время с любыми проблемами. Потом я узнал, что тренерский штаб в «Ураве» — голландцы, поэтому на поле он мне особо нужен не был. Он просто приходил в раздевалку, чтобы я мог общаться с футболистами.

Когда мне дали машину, этот переводчик ездил первое время за рулем — движение там правостороннее. Потом, когда уже освоился — стал ездить сам. Но я мог с любой просьбой прийти с утра — к вечеру клуб все организовывал. Если бы знал, что в Японии такое прекрасное отношение к футболистам, я бы еще раньше навострил бы сюда лыжи, ха-ха.

Единственное, скучал по семье — она по понятным причинам осталась в Голландии, у детей же учеба. Но опять же, клуб выделил билеты для жены, чтобы она могла летать ко мне бизнес-классом. Причем я попросил чуть больше, чем изначально выделяли — нам пошли навстречу без проблем.

Когда переехал, первое время жил в гостинице, потом мне предложили на выбор несколько домов. Я сказал: дом не нужен. Остановились на квартире. Выбрали с татами в отдельной комнате. На следующий день вызывает руководство — долго извинялись, оказывается, в доме не было гаража. Они в итоге нашли, но это было в пяти минутах от дома. Я их успокоил, сказал, что меня все устраивает.

— Японский футбол — что он из себя представлял после ЧМ-2002?

— Я был очень удивлен. Приятно. Там очень высокая конкуренция — нет таких явных 3-4 лидеров, как в европейских лигах. Очень ровный чемпионат — каждый может обыграть каждого. Болельщиков приходило очень много. Отдельный шок, когда на выезды приезжало по 20-25 тысяч наших фанатов.

— Фанатский колорит чувствовался?

— Конечно, совершенно другая культура. Раз в месяц клуб устраивал автограф-сессии — дошла очередь и до меня. Выдали огромнейшую кипу фотографий, на которых можно ставить автограф. Я еще спросил: зачем столько-то? Отвечают: «Сейчас увидишь». Выхожу — смотрю, ну стоит несколько человек. А потом приглядываюсь — а там стоит огромная очередь. Один к одному. То есть, не как у нас — он подбежал, другой, потом толпа навалилась. Очередь на сотни метров, сколько глаз хватало. Причем люди даже с грудными детьми стояли и ждали своей очереди за автографом. И все мирно, без выкриков, суеты.

— То есть вы в Японии задержались бы, если б не травма?

— Да. С травмой было так. Очередная контрольная игра. Отбегал два тайма — никаких проблем. На следующий день просыпаюсь — опухла нога по колено. Отвезли в госпиталь — МРТ показало, что у меня под коленной чашечкой стерся хрящ. А у меня контракт заканчивается через четыре месяца. Прямо перед этим у нас сменился тренер. Мы выиграли Кубок Японии, но в чемпионате не шло — голландца убрали, пришел Гвидо Бухвальд. Он мне сказал — хочу, чтобы ты остался в команде. А тут такое — надо делать операцию.

Спрашиваю врача: сколько времени должно уйти на восстановление. Отвечает: 5-6 месяцев. Говорю ему: через три недели после операции я побегу. На реплику врача «это невозможно» я заявил: посмотрим.

— И что, побежали?

— Побежал. Доктор опешил: такого не может быть. Тем более мне было 33 года. Но тем не менее я начал стабильно бегать вокруг поля.

Пришло время сборов. Не думал, что меня туда возьмут, но тут звонит Бухвальд: «Ты с нами». Занимался по своей программе — накручивал круги, все было хорошо. Но потом оказалось: бегать-то я могу, а вот делать другие действия — тормозить, менять направление — нет. Боль безумная, кость по кости бьет.

Я психовал, злился — это увидел гендиректор. Подозвал меня, говорит через переводчика: «Что с тобой? Ты же восстанавливаешься, все хорошо». Я ему и объясняю, что природу, видимо, не обманешь — хряща-то нет. Уже после сборов мы встретились еще раз. Вот тогда гендиректор сказал: «Прости, мы очень хотели оставить тебя, и тренеру ты подходишь, но врач не может дать гарантий, что хрящ восстановится — поэтому мы не сможем продлить контракт».

Мне сказали: «Выбирай: можешь до конца контракта остаться в Японии и восстанавливаться здесь или же улететь в Голландию. За деньги не переживай, мы все эти три месяца тебе оплатим». Решил, что лучше буду ближе к семье. Попрощались, и я улетел в Эйндховен.

— Хрящ-то нарос?

— Да, ровно через пять месяцев после операции. Но японцев можно понять — риск-то был большой. Так что с точки зрения клуба они приняли правильное решение.

— Потом вы еще немного поиграли в пляжном футболе. Как туда занесло?

— Это я уже переехал жить в Испанию. Позвонил Николай Писарев: так и так — создается сборная, давай с нами. Создавалась она силами тех, кто жил в Испании: Валера Карпин, Игорь Ледяхов, Дима Попов… Первые сборы устроили в Барселоне — приехал тренер из Бразилии и показывал, как надо играть в пляжный футбол.

— Непривычно?

— Это вообще другой вид спорта. Мы, как бывшие футболисты, брали мяч и таскали его по песку, а это невозможно делать, потому что через 30 секунд у тебя уже язык на плече. Отыграли один турнир на Мальорке, но после я сказал, что все — не мое. Переключиться в таком возрасте с футбольных навыков на пляжную специфику тяжело.

— А когда поняли, что хотите быть тренером?

— Первые полтора года после окончания игровой карьеры вообще не тянуло к футболу. Даже не смотрел матчи. А потом как-то начал потихоньку возвращаться во все это. Понимал, что нужно получать лицензию. Звонил Хохлову, интересовался по этому поводу, он в то время уже работал тренером в «Динамо». Сказал мне, что набирается группа на учебу для получения категории А. Так все и закрутилось.

— И что все-таки в планах дальше?

— Пока не загадываю. Поживем-увидим.