Чем сейчас живет прославившая Тутберидзе фигуристка Шелепень. Поговорили про Этери, Липницкую и четверные у девушек

Константин Лесик

Поделиться

Комментарии

Этери Тутберидзе сейчас — главное лицо мирового фигурного катания, лучший тренер планеты (официально), способный создавать инфоповоды, даже не произнося слов.

Этери Тутберидзе 20 лет назад — никому не известный специалист, который недавно вернулся из США, с трудом нашел работу и ютится на одном льду с хоккеистами.

Полина Шелепень — первая звезда Тутберидзе. С Полиной Этери Георгиевна впервые победила на международном турнире, впервые попробовала четверной и впервые дала интервью. А первая встреча фигуристки и тренера случилась аж в 1999 году.

Сейчас Шелепень 25 лет. Ровно столько было Этери Георгиевне, когда еще совсем маленькая Полина пришла к ней на каток «Серебряный». Сейчас она уже тренирует сама и даже ставит своим ученицам четверные прыжки.

Корреспондент Sport24 Константин Лесик провел с Полиной целый день. Мы поработали на тренировке с юной ученицей, поиграли в Counter-Strike и поговорили о жизни.

Общаемся на катке на востоке Москвы, пока ученица Полины разминается перед занятием.

— Как сейчас выглядит обычный день Полины Шелепень?
— Просыпаюсь, еду в торговый центр на каток, работаю, возвращаюсь домой и занимаюсь съемками для своего ютуб-канала. Провожу стримы. Каждый день работаю, каждый день снимаю.

— А выходные?
— Лежа на кровати. Это накопительный эффект — в течение недели я то в работе, то в стримах. Поэтому в выходные мне нужен полный покой.

— Расскажи про ученицу, с которой ты сегодня занимаешься.
— Соне восемь лет. Работаем вместе полтора года. Она из Оренбурга, где постоянно тренируется, но сейчас практически постоянно в Москве, занимается здесь со мной, чтобы улучшать свои навыки. В родном городе льда пока нет (интервью записывали в августе — Sport24). Умеет делать все двойные, каскады два-два, перешли к изучению тройных.

— Сейчас все твои занятия проходят на этом катке?
— Весь лед здесь. Еще есть тренировки в зале.

— Раньше у тебя была группа.
— Да, я работала вторым тренером у Анны Царевой.

— Почему перестала?
— Не сошлись мнениями. Однажды я решила, что буду вести группу только в роли основного тренера. У меня свое видение фигурного катания и того, как должен быть построен процесс.

— Сколько сейчас у тебя учеников?
— Восемь девочек. Занимаюсь индивидуально, но иногда беру их в группе. Раньше у меня практически все ученики были мальчиками, теперь одни девочки.

— В предыдущих интервью ты говорила, что тебе проще работать с мальчиками. Что-то изменилось?
— Изменилось то, что я начала лучше понимать девочек. Теперь мне комфортно работать со всеми. Просто с мальчиками как-то быстрее наладился контакт.

— Ты писала, что ставила девочкам четверные.
— Пробовали, но недоучили, потому что начался сезон переходов и дети расходились по тренерам. В этом деле нет большой разницы между девочками и мальчиками. Девочки даже более драйвовые. Говорят: «Хочу прыгать, хочу учиться». Более зрелые в этом плане.

— Сколько лет ученице, с которой пытались сделать четверной?
— 12.

— Как она сообщила тебе о своем желании?
— Мы прыгали, и она стала чувствовать, что легко идет тройной. Говорит: «Можно я попробую?» Отвечаю: «Давай, только аккуратно. С головой». И начали заходить.
В моем случае инициатива идет от спортсмена. Нет такого, что я говорю спортсмену пробовать, а он сомневается из-за страха. Фигуристы хотят сами.

— Но тебе самой страшно?
— Конечно. Хочу, чтобы все обходилось без травм. Мы не так часто учим четверные, поэтому опыта не так много. В плане тройных все более спокойно.

— Можешь сравнить эмоции от четверного со стороны спортсмена и со стороны тренера?
— Помню, как мне самой в 12 лет Этери Георгиевна предложила исполнить квад. Кручу больше трех оборотов и думаю: «Главное, крутиться и не раскрываться». Недокрутила половинку, упала, но думаю: «Зато что-то новое, здорово». Еще пробовали в 14 лет, но тогда уже не было такого страха.

Когда пробуешь со своим спортсменом в первый раз, это намного страшнее. Ты ведь не знаешь, что у него в голове, насколько он готов в моральном плане.

— Каких детей берешь к себе на подкатки?
— В основном 8-9-летних.

— Сколько будет стоить час занятий с тобой?
— Что за инсайдерские вопросы (смеется).

— Ну это же открытая информация?
— 3500 рублей.

Полина уезжает работать с Соней, мы возвращаемся к разговору через час. Но для начала я задал пару вопросов ее ученице, которая согласилась дать мини-интервью за шоколадку (мы пришли к консенсусу, сначала девочка просила 5 тысяч рублей). Соня рассказала, что Полина Сергеевна — добрая, больше всего ей нравится прыгать риттбергер, а ее любимая фигуристка — Саша Трусова. Соня хочет быть как она.

— Как прошла тренировка?
— В основном шел упор на изучение двойного акселя, усердно поработали над вращениями. Получилось плодотворно.

— Какие цели у девочки?
— Выучить дупель и тройные, потому что в этом году Соня хочет отобраться на зональные соревнования, для регионов это очень важные старты. Она сама изъявила желание там выступить. Поэтому упор сейчас на тройные.

— Меня удивил тариф в 5 тысяч рублей за интервью.
— Она много прикольного говорит. Дети рано взрослеют, думают, как зарабатывать. Не знаю, откуда в ней это, наверное, вырастет бизнес-леди. Она очень хитрая девочка.

— В чем это выражается?
— Смотри, тебя же на шоколадку развели? Сейчас дети очень умные. Даже в плане тренировок. Бывает, скажешь: «Если не сделаешь что-то, то я тебя больше на лед не пущу», а они понимают, что где-то я лукавлю.

— Ты сказала, что ты не хотела быть вторым тренером из-за своего видения фигурного катания. Какое оно — видение фигурного катания Полины Шелепень?
— Когда я работала вторым тренером, было тяжело из-за того, что у меня был свой взгляд на многие вещи. Но в этой роли ты не можешь руководить процессом, можешь только предложить. Я люблю больше отталкиваться от СФП (специальная физическая подготовка), очень многие тренеры забывают, что это важная вещь. У каждого тренера свое видение, думаю, каждый хочет быть главным.

— То есть ты немного диктатор?
— Ну да, еще я стала проводить свои сборы, где была главным тренером, организатором, общалась с родителями, набирала свою команду: хореография, скольжение. Я вошла в этот процесс и поняла, что мне нравится, когда все решаю я, пусть это и определенный груз ответственности. Я как-то с этим справлялась и пришла к тому, что хочу быть главной.

— Ругаешься на детей?
— Ругаюсь.

— Сильно?
— Бывает и сильно. У меня кнут и пряник. Все время хвалить нельзя, дети сядут тебе на шею. И все время ругать тоже нельзя, потому что спортсмен может просто потерять веру в себя и доверие к тебе, будет думать, что ты ругаешь их ни за что. Поэтому я придерживаюсь кнута и пряника.

— А в процентах? Например, три раза похвалила, один раз наругала.
— Это зависит от состояния спортсмена. Если я вижу, что он где-то в облаках летает, то, конечно, надо взбодрить. Иногда спортсмен приходит в рабочем настроении, и мне вообще не приходится ругаться. Я не так часто ругаюсь.

— Что больше всего ты любишь в родителях?
— Люблю, когда они помогают, не вмешиваются в тренировочный процесс.

— Помогают и не вмешиваются — это не противоположные вещи?
— Иногда я прошу, чтобы ребенку что-то сказали, что-то сделали, повлияли именно с родительской точки зрения. А есть дети, которые сначала слушают родителей, а потом тренера. Такого быть не должно. Тренер должен быть авторитетом на льду. Если происходит наоборот, то из этого ничего не получится.

Например, я говорю, что это плохо, ребенок выходит, а мама ему говорит: «Нет, это было хорошо, просто тренер придирается». Это сразу портит отношения между мной и ребенком.

— То есть главное, чтобы родитель на тренировках ставил тебя выше, чем себя?
— Да. Вообще, идеально, когда ребенка приводят и уходят. А возвращаются уже тогда, когда нужно забрать ребенка, спрашивают, что и как.

— У Этери Георгиевны, кстати, противоположное мнение. Она говорила, что, когда приходит родитель, спортсмен сосредотачивается. У тебя не так?
— Есть такие дети. Но я не очень это люблю, потому что ребенок должен уметь тренироваться не для родителя, не для тренера, а для себя. Поэтому я стараюсь от этого отучать. Если ребенок зависит от родителей и не хочет работать, я сделаю так, чтобы он захотел.

Но есть и обратная сторона, например, когда мама видит, что у ребенка что-то не получается, начинает переживать, волноваться. Ребенок выйдет со льда, мама его наругает, начинается нервотрепка. И спортсмен перестает слышать тебя на тренировке, потому что у него есть задача: сделать хоть как-нибудь. Моя бабушка ездила со мной на тренировки долгое время, и я тоже очень сильно переживала не столько из-за того, что тренер ругается, а из-за того, что я выйду, и бабушка наругает. Но у меня со спортсменами такой проблемы нет. Они не зависят от своих родителей.

— С детьми какого возраста тебе проще всего работать?
— Я долго думала над этим вопросом сама. Что-то донести до взрослого легче, но у них уже переходный возраст, характер, они могут вспылить и до них трудно достучаться. С маленькими в этом плане проще, ты можешь наругать, он пойдет и сделает, не задаст лишних вопросов. Надо сделать это, это и это. Он идет и делает. Старшие начинают спрашивать: зачем, почему так, почему не так. Но со взрослыми нужно просто вести диалог, тут идет больше психологическая работа.

— Какие цели, перспективы у тренера Полины Шелепень?
— Если брать просто группу в плане составления тренировок, то я готова. Но в моральном плане будет сложно, мне уже довелось столкнуться с тем, что я вела региональных детей два года, а потом они резко ушли от меня к более хорошему тренеру. Для меня это было больно.

Я подумала, что когда у меня будет своя группа, то это нормально, что спортсмены будут уходить. Но у меня есть проблема: я очень сильно привязываюсь к детям. Сейчас на подкатках я понимаю, что они могут уйти к более хорошему тренеру, я готовлю их к этому. Но в группе это будет больно и тяжело. Не готова к этому морально. В принципе, просто набрать группу — это несложно. Но как я буду с этим справляться — уже другой вопрос.

— Ждешь, когда с возрастом станешь более спокойно к этому относиться?
— Да, когда я буду относиться к этому лояльнее. Возможно, с возрастом это придет, потому что из года в год я все думаю об этом, но ни к чему не прихожу.

— У тебя есть мечта как у тренера?
— Мне хотелось бы быть просто хорошим тренером. Не одного конкретного спортсмена, а доводить многих фигуристов до высокого уровня.

— Может, выиграть что-то?
— Ну, выиграют, и хорошо.

— То есть ты не ставишь себе цель, например, воспитать олимпийского чемпиона?
— Мне в детстве тоже навязывали: «Ты должна выиграть Олимпиаду». И я во всех интервью говорила, что хочу стать олимпийской чемпионкой. А с возрастом это как-то улетучилось, появилось желание просто всем запомниться в хорошем плане, что была такая фигуристка, что она прыгала, красиво каталась.

С возрастом приходило осознание, что вся жизнь не должна крутиться вокруг Олимпиады. Ты пропускаешь многие моменты ради одного… И в итоге не доходишь до него, упуская свою жизнь.

После льда мы приехали с Полиной к ней в гости. Сейчас Шелепень живет с мамой, братом и белым псом Каспером, которого купили на выставке кошек.

«Пришли, чтобы выбрать породу кота на будущее. И там было три щенка. Не знаю, почему, но они продавались. Я взяла это чудо на руки, а он облизнул меня и уснул. Как я могла положить его обратно?» — вспоминает Полина, в эту же секунду играя с Каспером.

Белоснежный шпиц встречает гостей громким лаем. Чтобы успокоить питомца, незнакомцам достаточно взять его на руки. Правда, потом он будет лаять снова. Чтобы с ним поиграли.

«Ему год и три месяца. Назвали Каспером потому, что он — маленькое доброе белое приведение. А еще мой парень, который был программистом, шутил, что Каспер — это как антивирус Касперского. Тоже защищает».

У Полины три татуировки, которые она набила в 23 и 24 года. Первая на предплечье, в центре композиции — девушка. По контуру — дерево жизни, а слева — звездное небо со снежинкой, которые символизируют фигурное катание.

Вторая на ноге — кит в космосе. Любимое животное Полины. Третья — на ключице. Там изображен лев — царь зверей и знак зодиака девушки.

Продолжаем экскурсию по квартире. Медали и кубки висят и стоят в трех местах — их у Полины больше сотни.

Самые красивые — два серебра с финалов юниорского Гран-при.

Самая важная — за третье место в произвольной программе на юниорском чемпионате мира. Награда маленькая, зато в коробочке. А также золото Спартакиады, которую первая звезда Тутберидзе выиграла только с четвертого раза.

Самая необычная награда — колокол с этапа Гран-при в Куршевеле.

«Сейчас я расскажу тебе историю, как мы несли эту штуку с соревнований», — смеется Шелепень.

«У нас закончился турнир, потом был допинг-контроль. Возможно, я перенервничала, но сдавала очень долго. Не осталось никаких автобусов, которые бы увезли нас в гостиницу. И мы вместе с бабушкой и Этери Георгиевной с этой «балдой» по горам, гремя, шли в гору. Вещь, конечно, красивая, но нести ее очень тяжело».

Самый ценный подарок от болельщиков — игрушка зайца ручной работы в платье, в котором Полина выступала в 2009 году.

«Когда я уже начала работать тренером, меня пригласили в Ангарск. Я там проработала где-то два месяца. И родители подарили мне вот такую игрушку. На ней платье, в котором я выступала в финале Гран-при. А на ухе написано мое имя».

Садимся разговаривать.

— Как ты стала фигуристкой?
— Благодаря манной каше. В детском садике из-за нее у меня каждый раз была истерика. Воспитатели звонили маме, говорили, что у вас ребенок рыдает. Я была гиперактивной, и мама понимала, что надо куда-то меня отдавать.

Мы жили рядом со спортивным комплексом ЦСКА, было три варианта: плавание, спортивная гимнастика и фигурное катание. В бассейн я тогда уже ходила вместе с братом, но мама не хотела, чтобы я была пловчихой, потому что у них широкие плечи. На спортивной гимнастике я стерла все колени и сказала маме, что сама не хочу. И вот с третьей попытки пошли на каток. Затянуло.

— То есть фигурное катание было на третьем месте?
— Да. При этом плавание я не бросала. Но, когда мы попали к Этери Георгиевне в юном возрасте, она сказала, что и бассейн, и фигурное катание — это очень сильное переохлаждение, поэтому надо выбрать что-то одно. И мама без раздумий выбрала фигурное катание.

— Сколько и где ты тренировалась до Этери Георгиевны?
— Сначала я пришла в ЦСКА, там всех маленьких детей просто вывалили на лед, была всего одна тренировка. Еще тогда был Стадион юных пионеров на «Динамо», там я занималась около недели, маме что-то не понравилось в тренировочном процессе. Единственный ближайший каток — «Серебряные акулы», туда мы и пришли к Этери Георгиевне.

Но была одна проблема: она вела только одну группу для старших детей, а я еще ничего не умела. Тутберидзе сказала, что возьмет меня и еще четырех таких же карапузов, чтобы вести группу совсем маленьких детей. Это был 1999 год, мне было 4.

— Ты помнишь первую встречу с Этери Георгиевной?
— Нет, вообще нет. Столько всего происходило: то гимнастика, то плавание, все смешалось. Только какие-то отдельные воспоминания, когда мне было уже лет 6-7.

— А каток?
— Каток помню, я каталась там с четырех до двенадцати лет. Недавно даже была там на соревнованиях. Многое, конечно, изменилось, но наши фотографии там тоже висят.

Возвращаться туда я бы не хотела, там все для хоккея. Нас пихали в раздевалку после потных вонючих мальчиков. А в «Хрустальном» у нас отдельная раздевалка была, все для фигурного катания, никакого хоккея. Это очень сильная разница.

— В «Хрустальном» все уже было по-другому?
— Помню, как мы были в восторге. Хороший зал, условия, удобное расписание. Появилось много льда, до этого мы вообще катались только полтора часа утром, а потом бегали по разным каткам, чтобы еще добирать лед, потому что его не было.

— В журнале «Московский фигурист» за 2008 год есть статья о тебе и Тутберидзе. Там твоя бабушка рассказывает, как ты вдохновилась прокатами мальчиков в Новогорске и попробовала исполнить четверной. Помнишь это?
— Помню. Я раньше не видела подобных вещей, потому что в группе не было сильных спортсменов кроме меня. Поэтому для меня увидеть четверные вживую — это было нечто. На тот момент я уже прыгала все тройные и каскады 3-3, хотелось чего-то нового.

Тогда на прокатах была еще Лиза Туктамышева, она пробовала тройной аксель, и я думала: «А я чего? Я разве не могу?» Поэтому попросила у Этери Георгиевны разрешения прыгнуть. Ситуация была из разряда «ничего не поняла, но было очень интересно». Я скрутила, упала, кто-то похлопал. Что-то новое для меня, эмоциональный подъем такой был. Поэтому мне запомнилось.

— А почему не тройной аксель? Как Лиза.
— Были проблемы с дупелем, он был для меня самым сложным. Тогда я адекватно понимала, что тройной аксель будет сделать сложно. Даже на удочке, когда мы пробовали, тот, кто меня держал, говорил, что идет очень тяжело. А сальхов я сама прыгала, он у меня лучше всего шел.

— Как отреагировала Этери Георгиевна, когда ты сказала, что хочешь прыгнуть четверной?
— Она не подала того удивления, которого я ожидала. Сказала: «Хорошо, давай». Я подумала, что, раз тренер в меня верит, значит, все хорошо. Она меня не отговаривала ни в коем случае.

— И сколько у тебя длился роман с четверными? Много ли пыталась?
— Нет. Тогда то, что я прыгала в своем возрасте, считалось «вау». Выучить все тройные и каскады 3-3 в десять лет было очень круто, поэтому каких-то мыслей побыстрее выучить квад не было. Я как раз тогда еще попробовала, потом пару раз мы пробовали у себя на тренировках, и еще один раз я пробовала, когда мне было 14, я была в лютой, в очень хорошей форме. Падала с чистого прыжка, точно помню. Но это было перед моим первым финалом Гран-при, мы решили не рисковать. Потом начался переходный возраст, я сильно росла, у меня болели колени, спина. Было не до четверных, было до здоровья.

— Ты сказала, что перед финалом Гран-при вы не хотели рисковать. То есть была вероятность, что ты могла показать четверной на соревнованиях?
— Да, я более чем уверена, что могла бы. Когда я пересматриваю старые видео, то вижу, что у меня прыжки с запасом, достаточно техничные. Я уверена, что если бы мы в районе 13-14 лет плотно занимались четверными, то я бы точно их прыгала.

— Если мы представим, что ты занималась не в то время, а на десять лет позже…
— То я бы была с четверными. Если учитывать, как фигурное катание развивается сейчас, то если бы мы тогда думали обширнее, что и четверные уже учить можно, то я бы уже тогда могла прыгнуть.

— Ты пробовала только сальхов?
— Да, только его.

— У Этери Георгиевны тогда прыгал кто-то еще четверные?
— Нет, тогда нет. Чуть позже некоторые мальчики пробовали четверные.

— Получается, ты и среди мальчиков, и среди девочек была первой?
— Да. Говорили, что вот, девочка четверные прыгает, а вы, мальчики, чего? Я их подстегивала.

— Ого, значит, у Этери Георгиевны с девочками результаты были лучше с самого начала.
— Просто работа с девочками и с мальчиками очень разная. Когда мальчики формируются, они становятся сильнее, у них все происходит позднее. У девочек же наоборот — чем раньше, тем лучше. Мальчики могут выучить прыжки позже, и в этом нет ничего криминального.

Например, Макар Игнатов выстрелил в прошлом сезоне. О нем не особо было слышно, но он запрыгал и начал выступать стабильно. У девочек такая история, чтобы кто-то выстреливал в 18 лет, насколько я помню, не происходила. По крайней мере, в России.

— Цитата из еще одного твоего интервью: «Когда мы выезжали с Этери Георгиевной на соревнования, с ней было очень приятно проводить время. Вне льда она была очень доброй, веселой, мы много гуляли». Можешь вспомнить какую-нибудь историю, где вы с Этери Георгиевной проводили время?
— Конечно. Это был финал Гран-при в Канаде. Он проводился в канун Нового года. Магазины были ярко украшены — как в сказках или фильмах. Гуляли вместе с Юлей Липницкой. Было сказочно красиво, где-то даже у меня была фотография с Этери Георгиевной, я ее прямо в этих гирляндочках сняла. Такой прилив новогоднего настроения.

Вообще, наша любая поездка на соревнования втроем всегда проходила очень хорошо, было весело и смешно. Но больше всего запомнилась та атмосфера в Канаде.

— Ты долгое время была единственной ученицей топового уровня у Этери Георгиевны. Потом появилась Юля Липницкая. Была и Женя Медведева, но на высоком уровне тогда вы конкурировали с Юлей. Как проще: когда ты лидер группы или когда есть, с кем соревноваться?
— Второе. Но если при этом мой тренер не теряет интерес ко мне. Мне было это важно. Но я могла прогрессировать в обоих случаях. Если я вижу, что кто-то не в моей группе делает больше, чем я, то я могла ускорить процесс изучения чего-либо. Или до того, как пришла Юля, мне было проще осознавать, что я буду на три головы выше всех на соревнованиях, чем ждать, что кто-то ошибется.

Но главное — это чтобы у тренера был интерес ко мне. Чтобы я видела ту же веру в меня, что и раньше.

— А ее не было?
— По моим ощущениям, как-то немножко ушел интерес. В принципе, понятно, я стала не одна, но мне тогда как шестнадцатилетнему ребенку было сложно это принять. Столько времени быть одной, ведущей. С одной стороны, это было хорошо, я радовалась, что наша группа становится сильнее. А с другой стороны, мне было важно, чтобы тренер продолжал поддерживать со мной те же отношения, что были раньше.

— Ты помнишь, как Липницкая пришла в вашу группу впервые?
— Очень хорошо это помню, потому что накануне ее перехода мы ездили на соревнования, где Юля тоже выступала, и она запомнилась мне, как, наверное, всем, своей растяжкой. Она тогда ничего особо не заняла, но мне запомнилась. Когда она впервые пришла к нам на тренировку, я подъехала к Этери Георгиевне и шепнула на ушко: «Этери Георгиевна, вы же помните эту девочку?» Она ответила, что нет. «Она же, помните, вращалась красиво, затяжки делала, вы скажите ей вращение сделать».

И Юля как раз свечку свою, бильман шикарный показала. Я еще к ней тогда подбежала и сказала: «Я тебя помню, мы на соревнованиях виделись». Наверное, она тогда очень удивилась, потому что не ожидала, что я ее знаю. Но с тех пор мы подружились.

— Общаетесь сейчас?
— Мы давно не общались. Но мы можем редко говорить, а потом на полдня разговориться.

— Поздравляла ее с рождением ребенка?
— Нет, не поздравляла, было очень много работы, времени на соцсети не хватает.

— Цитата Этери Георгиевны из интервью 2011 года: «Полина довольно тяжело переносит роль лидера, ей комфортнее, если есть за кем тянуться. Два года назад, когда мы повезли ее на юниорский финал Гран-при, все считали, что она выиграет, а она осталась второй. В том году была пятой. Сейчас, когда на первые роли вышла Липницкая, Полина успокоилась и стала кататься гораздо лучше».
— Возможно, я стала спокойнее потому, что от меня не ждали и не требовали столько, сколько ждали и требовали раньше. С этим соглашусь, роль лидера сложная. Все ставки в группе сделаны на меня, тренер вкладывает в меня. И ты не хочешь это не оправдать. Каждый мой провал был для меня тяжелым. Не то, чтобы я что-то не выиграла, я подвела тренера, подвела родителей. Когда появилась Юля, я понимала, что, если я где-то не смогу, сможет она. И так тренеру будет проще. И я действительно успокоилась.

— Еще ты говорила, что было время, когда вас с Липницкой сталкивали лбами.
— Было. Я считала, что это глупость, потому что если брать атмосферу тренировок, то мы спокойно выходили, если у меня плохое настроение, я видела, что Юля прыгает, и тянулась за ней, и наоборот, если она не в настроении и видела, что я, например, настроена на тренировку, то мы в этом плане друг друга поддерживали.

Мы поддерживали друг друга, вне соревнований хорошо общались. Поэтому я вообще не знаю, откуда появилось это сталкивание лбами.

— А в чем это выражалось?
— В основном на сайтах сидят диванные критики, которые, не зная всей картины, делали какие-то выводы. Нас тренер-то никогда не настраивал на то, что мы должны друг друга обыгрывать. У нас стояла задача пойти и чисто откатать на свой максимум.

— Взять первые два места.
— Для нее в глубине души, конечно, первые два места было хорошо. Но нас не настраивали так, что мы должны друг друга обыграть. Мы должны выйти и сделать свою работу. Это была установка тренера. Людям, наверное, было комфортнее понимать, что нас сталкивают лбами. Мы просто это тоже читали, смеялись над этим.

— Можно ли сравнить это с тем, что происходит в последние пару лет. Например, в случае с Медведевой и Загитовой.
— У нас это вообще ерунда, если сравнивать с тем, что пишут о Жене с Алиной. Там не просто война девочек, там война фанатов, а это еще страшнее. У нас все было в лайт-режиме.

— Чувствовала, что в то время фигурка была менее популярной?
— Конечно. После Олимпиады в 2014 году, когда наши отлично выступили, фигурное катание взлетело, все бегут сломя голову отводить детей в секции. В три года даже некоторые. Для меня три года — это очень рано, кажется. Ребенок вообще не понимает ничего, а уже коньки — соображай, занимайся. На последней Олимпиаде наши девочки победили, в одиночное катание очень много людей сейчас рвется.

— По твоим ощущениям, когда был сильнее всплеск: в 2014-м или в 2018-м?
— В 2014-м. Это же у нас в стране проходило, и мы с таким разрывом победили: и в командном, и Аделина выиграла, и парники, было много всего. Там был фурор. Юля запомнилась всем со «Списком Шиндлера».

Как по мне, в Корее Олимпиада получилась какая-то чуть-чуть трагичная, потому что Женя заняла второе место, и эту тему очень сильно развили. Хотя, если смотреть со стороны, классно же: первое и второе место! А эти их личные трагедии — понятно, что по-человечески кому-то обидно, но именно этими несчастьями, переживаниями за Женю был в итоге перебит сладостный вкус победы.

— Ты чувствовала, как Юле было тяжело из-за свалившейся популярности?
— Да, мы с ней переписывались. Не в сам олимпийский цикл (понимала, что ей вообще не до меня), а после, когда, как мне казалось, все уже подутихло. Когда встретились, я почувствовала, как ей тяжело.

Она говорила: «Полин, я даже не могу выйти в магазин, потому что меня везде атакуют камеры, мое личное пространство постоянно нарушают». Видела, как она устала от всего этого. Она не такой человек, который будет все время мелькать в рекламах. Видела, как тяжело ей это давалось. Сейчас, мне кажется, у нее такой момент наслаждения, когда все вроде как подутихло и она спокойно живет.

— Другие взяли на себя.
— Да, правильно. Не то чтобы про нее забыли, просто переключились на других.

— Что подтолкнуло тебя к уходу от Тутберидзе?
— Это копилось достаточно долго. Были обиды, даже хотела уйти в середине сезона. Мы с Этери Георгиевной поругались, нас позвал директор, сказал по очереди говорить, что нам не нравится; мы должны были прийти к какому-то выводу, решить этот вопрос. Помню, что мы обе просидели молча, ничего не говорили.

Я-то, понятно, слова сказать не могу, и Этери Георгиевна тоже не стала что-то раскритиковывать. Это было перед первенством России в Новогорске. Директор сказал, мол, раз такая ситуация, вы сейчас успокаиваетесь, начинаете работать, полноценно стараетесь, и если на первенстве России это дает результат, то вы продолжаете работать. Если нет — расходитесь. Тогда я выдала два идеально чистых проката, отобралась на юниорский мир, и мне казалось, что все налаживается.

Съездила на мир, выиграла Спартакиаду и вроде как вздохнула, что мы все решили. Потом мы поехали на сборы, и там опять начались ссоры и ругань. Я почувствовала, что тренер не видит во мне интереса. Меня обижало просто все, я постоянно плакала. Помню, что в какой-то момент я сказала, что я больше не хочу. Написала маме и уехала. Разговоры не помогали, ничего уже не помогало, и мне не хотелось продолжать. Хотела бросить спорт, но мама настояла не уходить. Ведь я столько лет катаюсь, и у меня должно было быть два взрослых этапа, которых я очень усердно добивалась.

— Ты уезжаешь. Проходит час, два. Чувствуешь облегчение или думаешь «что я наделала»?
— «Что я наделала» — не было. Было страшно, потому что я всю жизнь каталась у одного тренера и понятия не имела, как у других. Боялась, что я просто растеряюсь, потому что еще не было мыслей, куда идти, как и с кем тренироваться.

Было облегчение, потому что мы больше не будем ругаться. Я устала именно от ругани. Не шла работа, шла ругань за руганью. Пыталась молчать, выслушивать и работать. Где-то, так как я вспыльчивый человек, мне не хватало терпения, и я тоже могла что-то высказать, понимая, что надо было бы промолчать. Но нет, все равно меня язык тянул что-то сказать. Я понимала, что оставалось уже совсем немного времени до прокатов, а я даже двух элементов собрать не могу. Так нельзя было дальше продолжать. Поэтому я приняла это решение.

— То есть повлияла еще и физическая готовность?
— Там было все вместе. Из-за того, что мы ругались, процесс не шел. Тренировки были впустую. Я устала.

— Если ты не против, я зачитаю еще одну цитату Этери Георгиевны тех времен. «У самой Полины никогда не было спортивных амбиций, они были у меня. Это я старалась всем доказать, что моя спортсменка будет прыгать и побеждать».
— Лет до 14, наверное, так и было. Для меня это был хороший способ не ходить в школу, потому что там у меня были постоянные проблемы с учителями. Я решила, что лучше буду кататься и хорошо выступать, чем ходить в школу.

В 14 лет у меня начались этапы Гран-при, я поняла, что это так классно: ездить за границу, выигрывать… Тогда я еще начала получать призовые, то есть появился какой-то заработок. Но я поняла это только к 14, поэтому могу сказать, что до того возраста это была хорошая отмазка не ходить в школу. То есть мне нравилось кататься, но много было и того, что меня ругали, говорили: будешь плохо кататься — пойдешь в школу. Ух! Лучше я покатаюсь. У меня было такое негативное отношение к школе, что я готова была на льду сделать что угодно.

— А на что ты потратила первые призовые?
— Я в основном отдавала все родителям. Я помню, что единственное, на что я сама потратила призовые — это я купила себе телефон, тогда еще был, кажется, шестой айфон.

— У тебя не было телефона?
— Был, но какой-то раздвижной. Еще, я помню, мы с бабушкой съездили во Вьетнам, она очень хотела там отдохнуть. А в основном все отдавала в семью. Мне не на что было тратить: в плане тренировок, костюмов, постановок нам все оплачивали, а я особо не ходила никуда, не гуляла, ни на что не тратила. У меня не было такого, чтобы, как девочка, пойти в магазин и слить все деньги на платье. Мне проще было отдать семье.

— После того, как ты уехала, ты пыталась вернуться в Новогорск, чтобы попрощаться?
— Да, но… Честно скажу, я вообще не хотела возвращаться, потому что у меня тоже были очень сильные обиды. Когда я пришла в ЦСКА, Татьяна Анатольевна Тарасова сказала, чтобы я не приходила на тренировки, пока не попрощаюсь нормально. Мы с мамой собрались, купили цветы. Я приезжаю в Новогорск. Так как это закрытая территория, туда не всегда просто попасть. Я спокойно прохожу, называю фамилию, и мне сказали: вы здесь уже не живете, поэтому не можете пройти. Я говорю, что мне просто отдать цветы. Мне отказали, но предложили передать букет. Я написала записку. Ее с цветами передали Этери Георгиевне. Она написала «спасибо». И с этого момента мы больше не виделись.

— Ты, наверное, уже прокручивала в голове эту ситуацию. Сейчас, в 25 лет, в чем ты видишь причину разногласий?
— В непонимании. Я больше уверена, что сложность тренировать детей и подростков именно в том, что с ними нужно больше разговаривать. Как мне казалось, тренер от меня тогда закрылся и стал больше времени уделять другому ребенку. Почувствовала, что я просто неинтересна и тренер в меня не верит.

Была сплошная ругань. У меня еще был переходный возраст, я на все пылила. Мне говорили: иди отсюда! И вместо того, чтобы идти и дальше делать, я уходила с тренировки. В этом плане я очень много пропустила, в том числе перед важными стартами. Перед чемпионатом России было особенно много ругани. Мы не шли на разруливание конфликта, и в конце, видимо, обе устали от этого.

Я вообще эмоциональный человек, и я просто отвечала. Может быть, я так пыталась привлечь внимание тренера.

— Ты провела у Этери Георгиевны 12 лет. Потом приходишь в ЦСКА. Какая первая вещь бросилась в глаза?
— У Этери Георгиевны тренировки были более интенсивные. Мы пришли, пять минут раскатались — и уже полноценно работаем. В ЦСКА было пятнадцать минут раскатки, какие-то упражнения. Мне это казалось лайтовым. У нас ты вышел на тренировку, и надо все сделать быстрее, у тебя всего час или час пятнадцать. Непривычно — ты двенадцать лет был в одном режиме, а тут ничего не знаешь. Я была как маленький ребенок, который потерялся в метро. Несмотря на то, что мне было уже 16 лет и я была взрослой девушкой, мне было очень страшно.

После травмы я приехала обратно в ЦСКА. Там все кипело, и у тренера не было столько времени, чтобы заниматься моим восстановлением. Она предложила мне полететь в Америку. В Америке очень ранние тренировки. В ЦСКА и у Этери Георгиевны тренировки начинались в десять-двенадцать часов, а там мне скидывают расписание, где у меня первый лед в 6:40. Еще и часовой пояс, так что меня очень сильно колбасило. Сейшн, то есть одна, грубо говоря, тренировка, идет пятьдесят минут, а не час, как у нас. А для более продвинутых спортсменов был один лед, прыжковый, который шел час двадцать.

У меня был отдельный лед — скольжение, отдельный лед — вращения, отдельный — постановка программ, и отдельно прыжки. Все по частям. То есть не как у нас, где за один час надо успеть пятнадцать минут поскользить, сорок — попрыгать, программы покатать, еще отработать с тренером. А там у нас было в одном здании, через стенку, четыре катка: каток-стена-каток-стена и так далее. Я обалдела. Никогда не видела, чтобы четыре катка было в одном здании.

Было очень много кроссфита, которого у меня раньше никогда не было, а это закачка мышц. Я вообще раньше особенно не занималась ОФП, а тут были такие тяжелые занятия, я была в шоке. Но за счет того, что мы начинали в шесть сорок утра, в три дня мы были уже свободны, и у нас оставалось полдня. У меня никогда не было столько свободного времени, пока я была в спорте.

— В 2018 году ты написала под фотографией из «Хрустального»: «Не была тут шесть лет. Это было нелегко. А еще сложнее признать свои ошибки и извиниться. Я думаю, многие догадаются, о чем речь».
— История была такая. Позвонила Анна Владимировна Царева, которая работает в «Самбо-70», и предложила поработать с ней. Я не могла, конечно, пройти мимо Этери Георгиевны незамеченной. Она старший тренер теперь не только там, но и во всем нашем фигурном катании. В любом случае нужно было подойти и поговорить, а мы с той ситуации в Новогорске ни разу не виделись. Здоровались на прокатах, да. Но на этом все, мы не разговаривали.

Я дождалась ее после ее тренировки, мы поговорили, я извинилась, мне тоже кое-что сказали. Сложность была, наверное, в том, чтобы подойти и признать свои ошибки.

— После того, как ты извинилась, тебе сказали, как я понимаю, некоторые не очень хорошие вещи?
— Да, высказали некоторые свои обиды.

— Шесть лет прошло.
— Мы друг с другом занимались с детства, я была ее первой спортсменкой. Это сыграло важную роль.

— Как ты себя в тот момент почувствовала?
— Было страшно. Потом я подумала, что когда-то это должно было случиться, мы в любом случае должны были поговорить. Я была рада, что мы поговорили. Страшно было перед подходом. Я не знала, как она сейчас ко мне относится. Может быть, она вообще не стала бы со мной говорить.

— Ты писала, что Этери Георгиевна предлагала тебе работу, но ты отказалась. Можешь про это немного поподробнее рассказать?
— Это было буквально после той наши встречи и разговора. Я сразу же пошла на лед, потому что там были соревнования, и Этери Георгиевна тоже резко выходит на лед, идет на меня… Мне было очень страшно, я думала: «Я же еще ничего не сделала». Она подозвала меня к себе и сказала, что она собирается набирать группу маленьких, и если я хочу, то я могу тренировать. Я стояла в шоке и не верила: это правда или сон? Видимо, после нашего разговора у меня совсем были проблемы с головой.

Я понимала, что я и не хочу, и не умею работать с маленькими, и не хотелось из-за этого подводить. Поэтому никакой работы бы не получилось. После этого мы даже не списывались. Я не писала: извините, я подумала, но нет. Мы поговорили, разошлись — и эта тема больше не всплывала. Не знаю, почему очень много людей на меня обиделись, что я «не приняла такое предложение от такого великого тренера». Но тут надо понимать, что дело не в том, что я не хотела работать с Этери Георгиевной, а в том, что я не хочу и не умею работать с маленькими детьми. За все время, которое я тренировала, мои ученики учили уже либо двойные, либо тройные, либо четверные, то есть уже более взрослые фигуристы.

— Возможно ли, что ты будешь работать с Тутберидзе в будущем?
— Мы уже говорили, что я не хочу быть вторым тренером (улыбается).

— Ты знаешь Этери Георгиевну с 1999 года. Чувствуешь, что человек поменялся?
— Когда мы разговаривали — нет. Мне кажется, сейчас она стала более спокойной. В те тяжелые времена, когда ее карьера только начиналась, было не так, как сейчас. Сейчас ее все знают, проще в плане прироста хороших спортсменов, к ней многие приходят, очередь. Она еще набрала хорошую команду хореографов, вторых тренеров. Плюс еще дочку в Америку отправила. Понятно, что переживания есть, но она знает, что она в надежных руках, с хорошим партнером. Думаю, ей в этом плане стало чуть спокойнее.

— Что удивило в последнем сезоне в фигурном катании?
— Он получился неполноценным, поэтому удивиться особенно нечему. Единственное — я с наслаждением смотрела на Алену Косторную и очень радовалась, что выигрывала. В прошлом году она проигрывала потому, что у нее не было четверных, а тут она — ура! — с тройным акселем, причем с таким отличным. Я очень болела за нее и радовалась всем чистым прокатам и выполнениям сложных прыжков.

О ее переходе могу только сказать, что интересно, что из этого получится. Говорить, правильно это или неправильно, нельзя. Это что-то новое для них с Сашей.

— Ты удивилась?
— Да. Насчет Трусовой я, может быть, и думала, потому что в прошлом сезоне она все время оставалась в тени. А вот насчет Алены… До меня дошел какой-то слушок, но я думала, что это бред. Я не ожидала, что двое уйдут в одно место. Так же, как и переход Сергея Розанова с Жилиными. Вообще, 2020 год как-то с ума сходит.

— У нас впереди Кубок России. Будешь смотреть?
— Ура, наконец-то соревнования! Конечно, буду смотреть. Я уже очень соскучилась по просмотру соревнований. Я уже даже иногда вбиваю в интернете старые чемпионаты России, сижу, смотрю, плачу, потому что я уже скучаю.

— Ты говорила, что в Америке не так сильно критикуют за переходы. Почему так, как ты думаешь?
— Да, там лояльнее. У нас люди злые. Даже фанаты, что меня удивляет. Когда спортсмен уходит от тренера, фанаты превращаются в антифанатов, хотя человек был и есть, он выступает. А все начинают на него собачиться. В Америке такого нет. Перешел — и ладно.

Я не знаю, чего добиваются люди, когда они пишут ребенку в комментариях гадости. Это как-то вообще нечеловечно. Просто не понимаю. Могут потом довести.

— Тебя доводили?
— Я как-то читала, а потом закрыла и никогда не открывала, потому что я понимала, что всем мил не будешь. Всегда найдется хоть один человек, который скажет: «Фу, ты плохая!» Я стараюсь относиться к этому спокойнее.

Комната Полины наполовину состоит из игрушек, наполовину — из оборудования для прямых эфиров в ютубе. Два монитора, лампа, вебкамера, микрофон, даже вентилятор, чтобы охлаждаться во время жарких игр. Также в комнате большая неоновая надпись Pelageia — это ник Полины.

«Это мое имя по крещению. Иногда, когда мама на меня ругается, она меня называет Пелагея. Полина для ютуба — это слишком просто».

Включаем компьютер. Полина по моей просьбе показывает, сколько денег ей задонатили (прислали для поддержки канала). Сумма больше 300 тысяч рублей, канал был создан в октябре прошлого года. Две трети донатов — один человек с ником Mister X, который не хочет раскрывать подробности о себе. Кстати, это он подарил Полине неоновую надпись Pelageia.

— За раз сколько прилетало максимально?
— Около десятки. Конечно, я была в шоке. Ютубом занимаюсь недавно, не так просто это давалось. И я была удивлена, что какие-то люди тратят на меня деньги. Думаю: «Вы чего?» Некоторые поддерживают общение, а некоторые закинут 15 тысяч, и больше я их не вижу. Зачем?

Конечно, сейчас я на фигурном катании зарабатываю больше. Но, даже если ютуб будет приносить больше, фигурку все равно не брошу.

— Есть перспективы, что будет больше?
— Возможно. Но это неточно (смеется).

— Как ты стала ютубером?
— Ребята, с которыми я играла, советовали мне завести свой канал. Но не было места, оборудования — не хотелось делать фигню просто ради того, чтобы снимать. Говорю парню, с которым раньше вместе жили: «Может, заняться?» Он отвечает: «Давай». Сделала себе второй монитор. Плюс мой брат занимается монтажом. Сначала снимала ролики, а потом уже начала делать трансляции.

— Чем тебе нравятся стримы?
— Люблю разговаривать, люблю играть. Трансляция прекрасно объединяет в себе две эти вещи.

— Почему ты играешь в Counter Strike?
— Благодаря старшему брату я играю много во что. Возможно, он хотел, чтобы у него родилась не сестра, а брат, но получилась я. Он просил меня играть с ним во все. В CS больше шло. Эта динамичная и командная игра, нужно думать.

— Играла, когда была фигуристкой?
— Да. Когда перешла в ЦСКА от Этери Георгиевны, расписание стало более лояльным, вечер стал более свободным. Осталось время, и лет с 16 я начала плотненько играть.

— Тренировкам не мешало?
— Нет! Я не была таким игроманом, чтобы пропускать занятия.

— Есть ли у тебя планка в развитии канала, которую бы ты хотела достигнуть?
— Хочу сто тысяч подписчиков. Когда мы с братом занялись ютубом, я сказала, что достигну ста тысяч. Но даже сейчас при маленькой аудитории я не представляю, как я брошу это. Надеюсь, что у меня будут дети, и я им просто отдам канал по наследству.

— Не думала что-то про фигурное катание снимать?
— Наоборот, я хотела, чтобы ютуб не был связан с фигурным катанием. И часто наступает такой неловкий момент, когда на стримы заходят спортсмены. Хотя однажды я даже играла против своих учеников.

— Кто лучше всех играет в CS из фигуристов?
— Дима Алиев.

— Давай представим, что вы сыграли один на один десять раз. Сколько раз он победит?
— 11 (смеется). Если серьезно, думаю, что счет будет где-то 8:2 в его пользу.

— Что общего у CS и фигурного катания?
— Скажу про себя. Я не люблю проигрывать. Понимаю, что это игра. Но иногда происходит что-то, что меня прям бесит. Где-то подводит команда. И здесь играет роль то, что я одиночница. Можно просто спокойно поддержать команду, а Полина ругается (смеется).

— Дорого ли стоят твои вещи в игре?
— Когда начался карантин, мне нужны были деньги, и я продала свой инвентарь. Вышло около ста тысяч. Сейчас он тоже стоит около ста. Это похоже на казино, когда ты тратишь деньги на фигню. Но я играю не на последние финансы, приношу деньги в семью. Бывает, что просто есть лишние.

— Кстати, у тебя не было такого, что во время твоей карьеры фигуристки тебе не хватало денег?
— Было в начале. Не было денег, и бабушка продавала свои золотые вещи в ломбарде, чтобы купить мне коньки и платья. Очень тяжело собирали финансы. Те вещи не вернули, зато я могу сейчас купить бабушке все, что она хочет.

— Что самое крупное покупала?
— Маму в том году отправила в отпуск на две недели в Турцию. А бабушке подарила айпад, покупаю билеты в Большой театр, она очень любит балет.

Вместе с Полиной и оператором мы играли в прямом эфире около 35 минут. Фигуристка прощается со всеми в чате, благодарит за донаты и выключает стрим.

— И сколько мы заработали?
— 1200 рублей.

Подписывайтесь на youtube-канал Фигурка и смотрите самые интересные видео о фигурном катании