«Взял бы русский паспорт — остался в Москве». Украинец не заиграл у Черчесова и рвется в Бундеслигу

Ярослав Кулемин

Поделиться

Комментарии

Украинским полузащитником Борисом Тащи когда-то интересовался «Манчестер Юнайтед», но вместо Англии он перешел в московское «Динамо». Там Тащи не сыграл ни одного матча, аренды в Одессу и Ужгород также оказались бесполезными. Потеряв в общей сложности 2,5 года, украинец остался без команды и играл в футбол во дворе. А в 2015-м Тащи уехал в Германию и даже сыграл в Бундеслиге.

Спецкор Sport24 Ярослав Кулемин встретился с легендой «Динамо» в Дуйсбурге и узнал, как это стало возможным. А также расспросил об отношениях России и Украины, переходе Ярослава Ракицкого в «Зенит» и заключении Александра Кокорина.

— В России вы играли за московское «Динамо». Ну как играли — 0 матчей за три года. При этом предпочли Москву немецкому клубу.
— Да, «Гладбаху». Так сложилась ситуация: «Динамо» в тот момент было хорошей командой, которая участвовала в еврокубках. Да и язык мне ближе. Плюс там был Воронин — человек, который мог помочь адаптироваться. Жалею я или нет? Наверное, если бы в 18 лет я перешел в «Боруссию», стал бы другим человеком.

Это не укор «Динамо». Но в Германии люди иначе относятся. Наверное, уехав в 18, в 20 я бы уже заиграл в основном составе. Мной бы занимались, уделяли внимание. Не спрашивали бы, какой агент, какие отступные. Тут [на постсоветском пространстве] много разговоров не о футболе. В «Динамо» не было никакой четкости, я был предоставлен сам себе.

— Вам когда-то было неловко за то, как этот трансфер был оформлен? Имею в виду транзит через странный рижский клуб.
— Не хочу никого подставлять, но мне неловко не было. Я все доказал своими футбольными качествами. А то, как это произошло… Я был молодой и многие решения сегодня принимал бы иначе. Тогда я ощущал на себе все последствия. Но изначально мне преподнесли ситуацию так, что она не выглядела плохо. Это большой опыт.

— Но вы знали, что все будет именно так: «Черноморец» — «Олимп» — «Динамо»?
— Я понимал схему. Это было законно в принципе, но мне не объяснили другую сторону. Иначе я бы из «Черноморца» не ушел. Клуб не шел на контакт, там считали, что «Динамо» — это неправильный вектор развития. Тренер «Черноморца» [Роман Григорчук] меня любил, говорил: побудь еще пару лет. Но этим шагом я внес в свою жизнь динамику.

— Когда вы поняли, что в «Динамо» точно ничего не получится?
— Подписал контракт, провел две тренировки — и понял.

— Сергей Силкин с вами не контактировал? Типа ну бегает парень — и ладно.
— Ужасные ощущения, сегодня могу в открытую сказать. Никакие деньги и никакие команды не могут это компенсировать. Ты чего-то ждешь, подписываешь долгосрочный контракт — и понимаешь, что стал частью какой-то интересной игры.

Не было ни разговоров, ничего. Я сразу уловил, что никому не интересен. Провел пару неудачных матчей за дубль. Никогда в жизни не играл в центре, а тут пришел — и меня ставят опорным! Внутри сидело, что я пришел в первую команду и в дубле теряю время. Ждал: вот сейчас, сейчас. Но если бы мне дали время на адаптацию, дозированно подводили и верили в меня, ситуация была бы иной.

— Что было с вами дальше?
— Когда я, так и не сыграв в аренде в Ужгороде, вернулся в «Динамо», команду принял Черчесов. Он, кстати, хорошо ко мне относился. Но там был вопрос лимита. Теоретически можно было взять российский паспорт — тогда бы я остался в «Динамо». Но я этого не сделал. И, считаю, правильно. Я украинец, у меня семья в Украине. Почему я должен брать паспорт?

В общем, взял вектор на Европу.

— Как разрывали контракт?
— Был август-месяц. Когда все кончилось, я вышел из офиса ВТБ, сел в такси и подумал: «Ну вот, три года назад был нарасхват. А теперь еду домой без контракта и без команды». Но для меня это был определенный челлендж.

— Была мысль: «Ну все, доигрался»?
— Мне первый тренер говорил: «Ты ненормальный — у тебя финиш уже». А я верил, что все будет хорошо. Но вечерами, конечно, посещали мысли, что мечта рушится. Играл во дворе с друзьями, был готов пойти учиться. Иногда поступали предложения — например, из молдавской «Чадыр-Лунги».

— Объясните, как в такой ситуации уехать в Германию.
— Мне позвонил агент и сказал: «Борь, скаут видел тебя в играх за сборную». Я: «Вау, «Штутгарт»!» Деньги меня вообще не интересовали. Это была мечта. Первый год я реально фигачил как проклятый! Каждый день! Думал только о дебюте в Бундеслиге.

Приезд в Германию — судьбоносное для меня решение. В той ситуации мне сто процентов нужно было перевернуть страницу: в Ужгороде я даже не в запасе сидел, а, можно сказать, просто сидел.

Наверное, своими мечтами и амбициями ты притягиваешь какие-то вещи. Вот женский пол, к примеру. Мой друг удивляется: почему ему не попадается нормальная девочка? Воспитанная, из хорошей семьи. А я отвечаю: «Все зависит от посыла, мы находим то, что по-настоящему ищем». Хочешь высокую и красивую — будет.

Так же было и со «Штутгартом». Мой посыл сработал, мне попался очень хороший тренер, который дал время на адаптацию и действительно верил в меня.

— Вы говорили, что переговоры со «Штутгартом» — самые сложные в карьере.
— Да. Я был в Ужгороде, в «Динамо» и «Черноморце». И со всеми у меня были испорчены отношения, везде конфликты. А я еще на слово резкий. Но мне нужны были письма от клубов, что я могу уйти без компенсации. Для «Штутгарта» это обязательное условие. И занимался этим я сам, как такового агента у меня не было. Это был реальный урок искусства дипломатии. В принципе, со всеми все удалось.

Но вот, когда я уже собрал все документы, мне написал агент: «Штутгарт» отменяется». Перед глазами — пелена. Как сейчас помню, я еду в машине. И вот приходит это сообщение. Агент говорит: «Клуб не может платить мне деньги, они берут футболиста, у них расписан бюджет. До января месяца шансов нет».

В общем, дали номер спортивного директора. Я говорю: «Не надо денег, просто дайте команду». До января я играл за 600 евро. Я этому директору и так нравился, а этим поступком понравился еще больше. И в конце концов, подписал контракт.

Когда через год вышел в Бундеслиге, это был такой трогательный момент! Я стоял и думал, сколько всего позади — словами не описать. 2,5 года борьбы.

— Ладно, «Динамо». Но почему не получилось в вашем родном «Черноморце» и Ужгороде?
— Я люблю риск, хотя никогда не играл в казино. И понимал, что может быть по-разному — с «Черноморцем» мы расстались не на лучшей ноте. Я мог сидеть в «Динамо» и зарабатывать в 7 раз больше. Но я хотел играть, развиваться. Мы случайно встретились с Григорчуком в Турции, ударили по рукам. А потом спортивный директор с ним говорил. Все выглядело прилично. Но в реальности — ужас.

— Было ощущение, что тренер мстит за уход в «Динамо»?
— Так и было. Я в первую же неделю разорвал мениск, восстанавливался, потом не играл. А потом был со сборной на турнире в Петербурге, где получил звание лучшего игрока. Матча или турнира — не помню. И там у меня взяли развернутое интервью. Я в нем много сказал про то, что не играю.

Прилетаю на сбор «Черноморца» — а меня уже никто не ждет. Сразу дают 10 по тысяче бегать. Потом я играл центрального защитника. Как Хуммельс! Понимал, что дальше будет пике.

— Жерар Пике?
— Да, и он тоже. На следующие сборы я уже не поехал. Попал в дубль, там конфликт, меня даже на базу не пускали. Говорили: «Тренер выйдет — ты зайдешь». Ну бред же! Я тренер, мне 50 лет, и я не пускаю на базу 20-летнего пацана! Зачем это, что за соперничество? Сядь, объясни все нормально — и мы найдем выход из ситуации. Но у людей было свое мнение на этот счет. И все-таки жизнь справедлива.

— В Ужгороде Вячеслав Грозный сказал, что вы не соответствуете уровню «Закарпатья».
— Ну вот как так?

— При этом, переходя в «Закарпатье», вы называли Грозного великим тренером для постсоветского пространства.
— Я был молодой и наивный. Слышал о Грозном только положительные отзывы и решил поехать в аренду. Оказалось, все это была ложь, и сегодня я не считаю Грозного сильным или разбирающимся в футболе тренером.

Хотя у меня уже нет на него зла, это все, скорее, смешно.

— Что именно?
— Ну вот, к примеру, приземляюсь и слышу: «Ты — Титов!»

— Серьезно?
— Да у него все Титовы! Но при этом почему-то не играют. Меня Титовым называли еще когда солнце было, а тут зима — а я не в заявке. Так и не дождался.

Но самая сильная история — это когда я из «Динамо» перешел. Сижу с друзьями, тут звонит Грозный. Как всегда интеллигентно: «Боря, добрый вечер, чем занимаешься?» А потом: «Слушай, такое дело — на сбор ты не поедешь. Если хочешь, можем найти тебе вариант в Азербайджане, Казахстане или Узбекистане». То есть субаренда, понимаете? Ок, отвечаю, спасибо, не надо.

Потом команда уехала на сборы. Или ушла. Или уплыла — не знаю. В общем, остался я с дублем. Там тренировались на поле, который был полигоном для подготовки пожарных. Я не шучу! Они бегали с лестницей, лазили куда-то, а мы рядом занимались. Через пять дней поехали в ужгородский лес — на сборы. В 7 утра приходил тренер со свистком, заводил машину — и мы бежали в гору. Так и готовились.

— В итоге у вас не получилось в трех клубах подряд. Дело только в том, что никто не помог?
— Знаете, у меня такое лицо, что я могу прийти, сесть — и не понравиться. Даже промолчав. Такая мимика, видимо, произвожу впечатление высокомерного человека.
Я не могу сказать, что мне чего-то не хватило. Вот в «Штутгарте» точно не хватило, я мог там остаться. А в «Динамо» ничто не могло помочь — с подписанием контракта я был списан. Боролся с ветряными мельницами. Там был проект: подписать, списать и забыть. Мой бывший агент предложил, а я в силу неопытности согласился. Но сама жизнь вывела меня в Германию.

Благодаря этому опыту я стал совсем другим человеком.

— В «Динамо» вы застали молодого Александра Кокорина. Знаете, что с ним случилось?
— Ужас. Он оказался не в том месте и не в то время. Не знаю подробностей, но то, как он вел себя — неправильно. Видеть в новостях Сашино лицо в зале суда действительно неприятно. Больно смотреть на его маму. Но заключение годами — это слишком серьезно. Ситуация того не требует. Времени, которое он там провел, уже достаточно, чтобы изменить его подход к жизни.

Я знаю Кокорина с хорошей стороны — как вальяжного парня, которого все любили. Все и везде! Он как ребенок, такой типаж. То, что они сделали, — ошибка. Но, возможно, кому-то другому это сошло бы с рук. Сейчас смотрю, как люди меняют отношение к ситуации — с агрессии на осознание того, что это чересчур.

Надеюсь, все не закончится длительным заключением, но самое главное — вынести уроки. Я даже с друзьями обсуждал: 7 утра, дождь, реально холодно, а вы кого-то по улице гоняете. Но ты футболист сборной. Зачем это надо? Ну, езжай домой. Я, конечно, тоже гулял, но меня это удивляет.

— Как думаете, почему это произошло?
— Я вижу так: Саша родился в рубашке, ему в жизни все быстро доставалось. Но иногда происходит по-другому. Это будет хорошим уроком.

— В России и Украине о футболистах говорят, что они охреневшие. Насколько это справедливо?
— Полный бред. В Германии футболисты тоже зарабатывают большие деньги и, возможно, неправильно ими распоряжаются. Не каждый умеет справляться с давлением. Дай вам такие деньги — еще неизвестно, что будет. На что можно надеяться, когда в 19 лет человек получает миллионы? Конечно, будут изъяны. Но так происходит не только в футболе, это и в жизни!

— В Германии можно представить, что футболист Бундеслиги врежет кому-то стулом по лицу?
— Нет, но здесь и наказания другие. Даже за налоги можно сесть лет на 10.

— Был момент, когда вы почувствовали себя королем мира?
— Вообще, приехав в Москву после Одессы, думал: «Куда я попал!» На парковке Lamborghini, Bentley и Ferrari — а ребятам по 19-20 лет. Нет, это круто. Супер, когда есть возможность. Но для меня такое было удивительно.

— Когда последний раз видели Андрея Воронина?
— В Дюссельдорфе недавно.

— В одном интервью вы сказали: «Один раз с ним посоветовался — больше не хочу».
— Я так говорил? Но больше не советовался, да. Он и сам может об этом сказать. У нас не было контакта. Я, со своей стороны, наверное, иначе бы отнесся к такой ситуации. Я больше живу сердцем. Тем более, когда человек из моего города. Если бы я тут увидел одессита, не отходил бы от него ни на шаг. Я не напрашивался к Воронину, но у меня было трудное время.

— Хотелось больше внимания?
— Мне ничего от него не хотелось, но сейчас на его месте я бы повел себя по-другому. Мы же из одной детской школы. Можно было что-то подсказать, пообщаться, понять ситуацию. Может быть, поговорить с тренером, с руководством. Все-таки Воронин — большое имя. Но, может, я ему не нравился, не знаю.

— Коноплянка жаловался, что в Германии ему не хватает общения. А как у вас?
— В семье мы разговариваем на русском, хотя я знаю украинский и английский. И теперь уже немецкий. Общаюсь с друзьями из Одессы, тоже на русском. А вообще я коммуникабельный молодой человек, у меня здесь много друзей.

Жизнь в Германии сильно отличается от жизни в России и Украине. Люди здесь очень нацелены на работу, на дисциплину. Все крутится вокруг того, чтобы делать карьеру и зарабатывать. На мой взгляд, немцы не очень умеют отдыхать. Нам, украинцам и русским, всегда хочется какой-то отдушины. Поговорить по душам, пообщаться с близкими. Этого, возможно, время от времени не хватает.

— Что еще удивляет?
— Очень большой налог — 50%. Страховки на все: на квартиру, машину, на жизнь. Если ты травмирован больше 6 недель, зарплата не платится. Есть соответствующая страховка. Много вещей, связанных с бытом… Арендуешь квартиру — а она пустая, без мебели. Но это правила, к которым нужно адаптироваться.

— Дуйсбург находится почти на границе с Голландией. Ездили туда?
— Часто. Очень люблю Париж. До него отсюда 500 километров, можно за пять-шесть часов добраться. Этим летом часто бывал в Брюсселе. А вот Амстердам — не мое. Там немного асоциальная жизнь. Бывал несколько раз, и мне не понравилось. Но у человека с другим опытом мнение, возможно, отличается.

— Что обычно вы делаете в Париже?
— Слышал о нем негативные отзывы. Но колорит — это нормально для большого города. У меня там отдых душой. Это город любви и романтики. Хотя я никогда не был там с девушкой. Ездил с мамой и друзьями.

— Вам когда-нибудь было страшно в Европе?
— Здесь неподалеку одно из самых мощных гетто в Германии — Макслоу. Полиции там нет. Как-то вечером у меня разболелась голова, а таблеток дома не нашлось. Я сел в машину, загуглил адреса ночных аптек и поехал в Макслоу. Приехал такой нарядный, а там реальное гетто! Арабская и турецкая музыка, какие-то бочки, огонь, кто-то что-то кричит. Я постоял немного и подумал: «Нет уж». Поехал домой, а таблетки взял утром на базе. Реально страшно! Я думал, в Германии такого беспредела не бывает. Но интересно.

— Самый большой беспредел, который вы здесь видели?
— О! Представьте: час дня, стою разговариваю со своим другом. Пешеходная зона, я никому не мешаю. В этот момент проезжает машина и почему-то сигналит мне в спину. В ответ я говорю не очень приятное слово на английском. Машина останавливается, и оттуда выходят четыре мужчины. У одного нож. А я такой человек, что в экстремальные моменты смеюсь. И тут тоже.

Мой друг, к счастью, разговаривал на арабском. Это, наверное, и спасло, потому что мужчинам показалось, что веду себя высокомерно. Они поговорили с моим другом — я не понял, о чем — и мы разошлись.

— Видимо, спрашивали, что с вами делать.
— Да, а он им сказал, что резать не надо.

— Вы говорили, что как-то общались с Клоппом.
— Еще до «Штутгарта» я тренировался с «Боруссией-2». Играли смешанным составом товарищеский матч. После тренировки мы с ним и поговорили. Клопп меня подозвал — по имени, хотя, казалось бы, откуда ему знать? Пообщались минут 20. Он спросил, где я играю и какая вообще ситуация. Клопп, конечно, производит впечатление мотиватора и футбольного фанатика. Но в спокойном разговоре он очень позитивный и интеллигентный — да еще эта улыбка в 32 зуба.

В первом тайме я забил гол, но было трудно — долго не играл. Клопп сказал, что доволен мной. Все было положительно, конец разговора был такой: «Приезжай еще, мы на тебя посмотрим и примем решение». Но потом я был в «Штутгарте», где мне сказали «да». И я решил не мотаться. Для старта в Германии это был хороший клуб.

— Вторая Бундеслига — интересный турнир?
— Очень тяжелый. Есть тактика, но все это не на высочайшем уровне. Много борьбы, мало времени на принятие решений. Команды играют компактно, все время прессингуют. Если ты физически не готов, будет трудно. Но нужно время на адаптацию, особенно молодым. Хотя есть команды, которые играют в хороший футбол: те же «Гамбург», «Кельн», «Киль»…

— А кто самые большие убийцы?
— В моем понимании — «Регенсбург». Это команда, которая играет чисто в физический футбол. Только вперед, в одно касание — пам, пам, пам. Условный «Сток» в свой период времени так играл. Подача-подбор-атака, подача-подбор-атака. Через пять минут думаешь: это реально, что ли?

— Что происходит с «Дуйсбургом»? Последнее место в таблице.
— Для команды, которая вышла во Вторую Бундеслигу, второй год всегда очень сложный. В первом играешь на эмоциях. Плюс мы показывали хороший футбол.

А сейчас было много неудач: по пять раз за игру попадали в штангу, потом пропускали. И когда так происходит несколько раз, психологически команда попадает в яму. Возможно, мы как команда и тренерский штаб не смогли найти правильный выход. Но после восьми туров пришел новый тренер, и у нас случилась хорошая серия. В футболе очень многое зависит от психологии.

— У «Санкт-Паули» самые безбашенные фанаты?
— Мой дебют в Бундеслиге случился в Дортмунде. Во время разминки я смотрел на эту стену из болельщиков и думал: «Вау!» Ты выходишь из автобуса — а ощущение, будто попал на другую планету.

Но следующий матч мы играли дома, и там было 60 или 65 тысяч человек. Через 5-6 матчей уже привыкаешь. Но мне проще играть при полных трибунах. Товарищеские матчи очень трудно даются. Выходить и слушать эхо… Как-то не очень по кайфу.

— А реально плохие стадионы в Германии есть — так, чтобы вы думали: «Где я вообще?»
— «Где я вообще?» — так я думал на стадионе в Ужгороде, когда был в аренде. Выходишь на замену, а тебе еще метров сто по беговым дорожкам надо бежать. Как будто ты марафонец! Я там, правда, ни секунды не провел, так что могу только предполагать.

— Что за история со сломанным пальцем в душе?
— Не верите? Ну вот так… В команде шутили: «Ты там сексом, что ли, занимался?» Как все случилось: я вытирал ногу, поскользнулся и попал пальцем в дверной проем. Если честно, не думал, что это перелом. Надел носки, поиграл час в PlayStation. Потом захотел встать — и почувствовал адскую боль! Снял носок — а палец черный. И через два или три дня у «Дуйсбурга» игра.

— И чего сказал тренер? Поаккуратнее в душе?
— Сказал: «Борь, приезжай на базу». Я приехал. Понятно, что он не был доволен. Сделал МРТ — оказалось, перелом. Одну игру я пропустил. А в этом сезоне еще веселее — у меня проблемы с пахом. 3-4 месяца играл на обезболивающих, но больше нельзя было.

— Какие у вас отношения со сборной Украины? Был разговор с Шевченко?
— Ноль, ничего. Придет вызов — будет супер. А нет… Что я могу сделать? Прошлый сезон у меня был сильный, но это ничего не изменило.

— Недавно из Украины в Россию переехал Ярослав Ракицкий.
— По отношению к ситуации в стране это был не самый правильный переход. Но каждый футболист — в первую очередь спортсмен и думает о своей карьере. Русский чемпионат на данный момент объективно сильнее украинского. Но я не считаю, что «Зенит» сильнее «Шахтера». Хотя это довольно хороший клуб, который играет в интересный футбол. Каждый в жизни вправе делать, что он считает нужным, делать те шаги, которые приносят ему максимум.

— Понятно, что в 2010 году была другая ситуация. Но вы когда-нибудь слышали упреки за переход в «Динамо»?
— Нет. Хотя я уже четыре года живу в Германии.

Думаю, у людей, принимающих большие, судьбоносные решения, должно быть только одно право: делать что-то во имя мира. Чтобы те, кто работает и чего-то добивается, могли быть свободными, зная, что жизнь сохранена. Чтобы семьи были счастливы и здоровы. Не очень нормальная ситуация, когда в 2019 году в любой момент может начаться война. Когда под вопросом твоя жизнь, твоя свобода и твои права, твои и твоей семьи. Я за мир во всем мире и решение вопросов путем дипломатии.

— В Германии интересуются отношениями России и Украины?
— Конечно, когда какие-то «горячие» даты, что-то происходит, узнают мое мнение. Плюс я на связи с родителями. Но я стараюсь на эту тему не распространяться и держать все приватно. Правды все равно никто знать не может.

— В Одессе чувствуется агрессия к России?
— Я был летом, но мне кажется, там нет такого, чтобы все разговоры о России. У людей свои проблемы и заботы. Но ты все равно живешь с мыслью, что война происходит, она есть. Важно, чтобы это разрешилось мирным путем. С сохранением суверенитета и свобод людей. Некоторые всю жизнь строили дом — а этого дома нет. Все-таки умение договариваться — самое большое искусство. Люди все равно общаются, имеют связь.

Вот мы с вами сидим, общаемся на русском. Все равно ты понимаешь, что этот человек — твой. Нас здесь мало, и мы это ценим. Здесь мы в другой чаше. Ну как это возможно, что четверо украинцев играют в 20 минутах друг от друга и не общаются? В прошлом сезоне такое было. Это ненормально. Не знаю, конечно, может, ребята и собирались, но меня не было.

— Как часто бываете в Одессе?
— Редко. Два раза в год. Летать на один день нет смысла. А летом я там провожу около месяца. Для меня это самый любимый город. Сейчас много приезжих, что-то меняется. Но одесситы — особенные люди. Добрые, позитивные, с хорошим чувством юмора.

— Вы говорили, что человек из Германии пойти с вами по жизни не может. Почему?
— Я вообще не знаю, кто может со мной пойти. У меня была девушка в Германии, мне есть на что опираться. У немцев нет культа семьи, они не очень дорожат этим. Но я не понимаю такое халатное, резкое отношение.

Сами знаете, у нас люди готовы жертвовать, чтобы сохранить семью. Мои родители прожили вместе 25 лет, через многое прошли. Папа не самый простой человек, но мама — мудрейшая женщина. Именно поэтому они счастливы, а папа любит маму. Я приезжаю и удивляюсь, насколько мужчина меняется. Мне трудно показывать свои чувства, а папа уже уверенно это делает.

Все это — работа. А в Германии у девушек понимание, что надо быть самостоятельными. Попросить у мужа деньги здесь зазорно. Можно подумать, он лет 10 после этого есть не будет! Я такое не понимаю!

Не люблю, когда люди не очень трепетно относятся к семье и пренебрегают целостностью ради своих потребностей.