«Когда лежал в раздевалке, текли слезы». Рвал кресты в «Спартаке», а сейчас один из лучших опорников РПЛ

Тигран Арутюнян

Поделиться

Комментарии

Артем Тимофеев — один из лучший опорных полузащитников РПЛ прямо сейчас. Начинал он в «Спартаке»: выигрывал чемпионство и лечился от тяжелой травмы крестов. После была аренда в «Крылья» и «Ахмат», а потом и полноценный трансфер в Грозный. Сейчас Артем — лидер по количеству проведенных игровых минут в интересном «Ахмате» Талалаева. Sport24 поговорил с Артемом и узнал:

— Как ему живется в Чечне;
— Когда «Ахмат» будет в топ-5;
— Каким ему запомнился Карпин в «Спартаке»;
— Был ли в команде авторитет у Якина;
— Почему Аленичев — слишком мягкий для «Спартака»;
— Как его однажды разыграл Каррера;
— Как он восстанавливался после разрыва крестов;
— С чего началось падение чемпионского «Спартака»;
— Что про Артема не знал Рианчо;
— Почему не заиграли Жано, Ломовицкий, Мелкадзе и Тигиев;
— Каким боссом был «чертановский» Ларин.

— Ты уже два года играешь в «Ахмате». Родные не переживали, когда ты переезжал в Чечню?
— Нет. Они знали, что главное для меня — игровая практика. Это всегда стояло на первом месте.

— Ожидания о Грозном совпали с реальностью?
— Я думал, все будет строже. Но почти сразу понял: город дружелюбный. Никаких опасностей в Грозном точно нет. Назвал бы его одним из самых безопасных городов России.

— Что первым бросилось в глаза по приезде?
— Нельзя ходить в шортах. Впервые я прилетел в Грозный летом, стояла жара. Вышел из самолета в шортах, но из аэропорта меня не выпустили — сказали надевать штаны. Пришлось их поверх шорт накидывать прям в аэропорту.

— Стереотипы о Чечне несправедливы?
— Скажу так: везде есть хорошие и не очень хорошие люди. Не могу сказать, что Грозный — жесткий город со строгими правилами. Тут все спокойно, как и в большинстве российских городов. Если у кого-то есть стереотипы — они неправильны. Но я не утверждаю, что в Чечне нет плохих людей. Они есть, как и везде.

— Где живешь в Грозном?
— В отеле. Есть в мыслях снять жилье, но пока не очень понимаю, насколько оно мне нужно — жена на постоянку не приезжает. Смысл мне жить в квартире одному? Переплата денег. Мне и в отеле нормально.

— Остался бы жить в Грозном после конца карьеры?
— Нет. Москва и Саратов мне привычнее — там все-таки живут все мои родные.

— В Грозном есть куда сходить футболистам после игр?
— Рестораны в городе, конечно, есть. Но работают не допоздна. Если игра, условно, в 19:00, то, когда она закончится, рестораны будут закрыты. Если после матчей дают выходные, многие разъезжаются: кто-то во Владикавказ, кто-то — в Москву. Но, бывает, сидим с ребятами в отельном ресторане, если остаемся в Грозном.

— Дзюба говорил об играх в Грозном: «Там атмосфера угнетает, враждебно настроены». Почему так?
— Грозный всегда был непростым выездом. Я приезжал и со «Спартаком», и с «Крыльями». Каждый раз чувствовалась напряженность. Я даже не могу объяснить, откуда она появлялась — просто была. Легко в гостях в Грозном не было никому.

— Знаю, что ты очень любишь собак. Талалаев рассказывал, что в Чечне сложно держать собаку в квартире — противоречит вере и традициям. Ты с этим тоже столкнулся?
— Мы собак с собой не перевозили. Жена живет сейчас на два города: Грозный и Москва. Когда летит ко мне, оставляет наших собак у своей мамы.

— Сколько их у вас?
— Три: той-терьер, чихуахуа, а породу третьей даже не знаю, ха-ха. Я вообще за то, чтобы не покупать собак, а спасать — брать из приютов. Одну из наших собак нам отдала подруга жены, а двух других мы взяли из приюта.

— А зачем так много?
— Я с детства люблю собак. Три — это еще мало. У тещи побольше будет.

— «Ахмат» закончил сезон на седьмом месте. Почему не удалось прыгнуть выше головы?
— Результат в любом случае достойный. Могли сыграть лучше, да. Нам не хватило стабильности. В первой части чемпионата у нас был спад. Во второй тоже: не выигрывали семь матчей подряд, проиграв при этом пять. В какой-то момент казалось, что можем упасть в стыки. Но, если бы победили в тех матчах, в которых должны были, подобрались бы к пятерке.

— У «Ахмата» есть возможности, чтобы в самое ближайшее время попасть в топ-5?
— Почему нет? Мне бы хотелось бороться за места повыше. Со своей стороны сделаю все возможное. Надеюсь, следующий сезон будет лучше, чем этот.

— Уткин должен остаться для этого?
— Мне бы очень хотелось, чтобы Утя остался. Он хороший футбик, штрафные бьет классно. Он нам нужен сто процентов.


— Ты был у Талалаева в «Крыльях». Он тебя привел с собой в «Ахмат»?
— Думаю, можно и так сказать. Андрей Викторович сам мне звонил, звал в Грозный. Главным его аргументом была постоянная игровая практика. Я был согласен.

— Талалаев — топовый психолог?
— Я бы сказал, что он крутой мотиватор. На установках перед играми всегда требует от нас жесткости и борьбы. Любимая фраза Андрея Викторовича: «Жестко, выше среднего, но без желтой».

— После домашнего поражения от «Спартака» Талалаев резко высказался о тебе: «Тимофееву можно было успеть кофе попить и пробить по воротам, но его накрывают». Как на тебя повлияли эти слова?
— Вообще никак. Сказал и сказал. Я спокойно к такому отношусь. У тренера есть свое мнение, у меня свое. Зачастую на теориях мы с ним спорим. Если Андрею Викторовичу нравится говорить такое на пресс-конференциях — пожалуйста. Мне не обидно.

— За что больше всего Талалаев пихает игрокам?
— За повторение ошибок. Если повторишь ошибку после одного-двух его замечаний — тебе нормально прилетит. Самое неприятное, наверное.

— А конкретно тебе за что предъявляет?
— Андрей Викторович часто говорит, что мне нужно прибавлять в передачах вперед и поменьше принимать мяч лицом к своим воротам.

— Он говорил о тебе и в лестной форме: «Тимофеев — один из ведущих в игре в подкатах в мире». Как отрабатывал этот навык?
— Вообще никогда не тренировал подкаты. Просто чувствую нужный момент: когда понимаю, что успеваю к мячу, иду в подкат. Когда не успеваю, чаще всего не иду. Но иногда переклинивает, качусь и получаю глупые желтые карточки. Так было в домашней игре против «Динамо» в прошлом сезоне. В моменте с Нойштедтером видел, что не успеваю, но все равно решил катиться под него. Наверное, от напряжения переклинило: мы проигрывали, давили весь второй тайм, но никак не могли забить. В итоге мне справедливо показали красную. Кстати, это была моя первая красная карточка в РПЛ.

— Мальдини говорил, если ему приходилось делать подкат, значит, он уже совершил ошибку до этого.
— В чем-то с ним согласен. Но часто бывает, что подкатом ты исправляешь не свою ошибку, а чужую. Они реально спасают.

— С кого брал пример?
— Кто как подкаты делает, я никогда не смотрел. Это само собой пришло. Любимыми полузащитниками были Иньеста и Хави. Они не играли чистых опорников, но мне нравилось, как они работают с мячом. Ну а по игре в опорке всегда смотрел на Гаттузо.

— Кто сейчас лучший опорник РПЛ?
— Барриос.

— А из русских?
— Остановимся на Барриосе. Русским льстить особо не буду — пусть прибавляют.

— Многие в этом сезоне отмечают Черникова из «Краснодара».
— Вот он неплохой, кстати.

— У парня 14 желтых и три красных в этом сезоне.
— Это все из-за молодости. Если ты весь такой жесткий — окей. Но надо же с головой играть. Этими карточками ты подводишь и себя, и команду.

— Ты тоже перебарщивал по молодости?
— Да. В первом сезоне за «Спартак» я почти никогда не уходил с поля без желтой карточки. Да и на тренировках с меня плевались, потому что ноги всем давил: «Ты задолбал, что ты делаешь?!» Но со временем пришло понимание, что лишняя заведенность и агрессия мешают играть в футбол. Лучше лишний раз поаккуратничать, чем оставить команду в меньшинстве. Сейчас у меня за сезон всего семь желтых, при том что веду много борьбы. Черникову нужен еще хотя бы сезон, чтоб он к этому пришел.

— После того, как ты покинул академию «Спартака», ты оказался в «Чертаново». Застал тогда Ларина? Что он был за босс?
— Ларин — супербосс. Приняли в «Чертаново» меня сразу, несмотря на то, что на просмотр пришел с травмой. У меня сильно болела спина. На первой просмотровой тренировке на поле провел минут 30. Потом было упражнение один в один. Я оборонялся, меня кто-то прокинул, я развернулся и жестко дернул спину. Упал на землю пластом, не мог пошевелиться. Ларин ко мне подошел и успокоил: «Не переживай, мы тебя берем. Все твои болячки вылечим». Тогда мне это очень помогло — я не знал, куда идти после ухода из академии «Спартака».

— Как относишься к делу против него?
— Негативно. Я поддерживаю Ларина и считаю дело несправедливым.

— Вернувшись в «Спартак», ты дебютировал за основу в 2013-м, в матче Лиги Европы с «Санкт-Галленом». Наверняка помнишь, как это было.
— Я наигрывался с основой и знал, что выйду. Но это не помогло — перед матчем меня все равно дико трясло. Тренеры говорили не переживать, играть спокойно, но это был один из тех матчей, на который я вышел как бык на красную тряпку. На 12-й минуте сразу получил желтую карточку, а потом еще два раза пошел в опасный подкат. Георгич заменил меня в перерыве, чтоб команда не осталась вдесятером.

— Чем тебе запомнился Карпин?
— Он очень любит свою работу, всегда тщательно готовится к сопернику. Плюс всегда принимал активное участие в тренировках. Иногда даже становился вратарем и разыгрывал с нами комбинации от ворот. Георгич был в порядке.

Помню еще историю. Я приехал на первые сборы с основой. Перед товарищеской игрой сидел в раздевалке, а массажист тейпировал мне галики. Я вообще всегда просил их тейпировать — и на тренировках тоже. Массажист говорит: «Вот, на тебя весь тейп потратили». Георгич, сидевший рядом, отвечает ему: «Тейпируй. Может, это ноги будущей звезды!»

— Про то, как Карпин следит за весом игроков, ходят легенды. У тебя были с этим проблемы?
— Не-а. Тогда, в 19 лет, я ел все что угодно и вообще не поправлялся. Да и я бы не сказал, что Георгич прям досконально нас взвешивал. Я даже не знаю, кто платил штрафы. По ощущениям, самыми плотненькими были Хурадо и Инсауральде.

— Карпин запрещал сахар?
— Да. У нас был свой повар на базе и отдельное меню. Сладкого в нем не было.

— Ты был в «Спартаке» и при Карпине, и при Каррере. Чей был сильнее?
— «Спартак» Карреры. Состав при Карпине тоже был очень хорошим, но было меньше фарта, чем в чемпионский сезон.

— После Карпина был Якин. Какой-то нераскрытый персонаж. Ты успел понять, что это за тренер?
— За весь год, что он работал в «Спартаке», я потренировался при нем всего месяца три. Когда он пришел, у меня была травма. Потом играл в «двойке». И только на зимних сборах Якин меня вызвал. Поработал с ним весну, а потом его уволили. Особо не понял, что он за человек и тренер.

— Ходили разговоры, что игроки ни во что его не ставили.
— Вот это точно неправда. Авторитет у Якина был. На одну из тренировок Мовсисян из-за жары вышел в безрукавке и в подвернутых шортах. Якин, как увидел, сразу отправил его переодеваться: «Смотри, все ребята вышли в нормальной форме, а ты, что ли, сюда загорать пришел?» Юра пошел переодеваться, а мы его ждали. Уважать тренера или нет — каждый решает сам, но слушались его точно все.

— Потом пришел Аленичев. Ты говорил, что он был слишком мягким для «Спартака». Что имел в виду?
— «Спартаку» нужен тренер с характером и харизмой, импульсивный, потому что на клуб очень много давления. Главный тренер должен быть со стержнем, чтобы все это выдерживать. Посмотри на примеры Карреры и Тедеско. А Аленичев был чересчур спокойным.

— В «Спартаке» ему помогал Титов. Он же тоже принимал участие в тренировках, да?
— Ой, он в таком порядке был! Это что-то нереальное. Он выходил играть с нами, и я тупо не мог отнять у него мяч. Он выходил и просто возил нас. Причем не только молодых, а вообще всех. Если бы я не знал, что это Титов, подумал бы, что какой-то действующий игрок «Спартака».

— Что Аленичев хотел построить в «Спартаке»?
— Мне кажется, он хотел поставить тот футбол, который был у них в «Спартаке» при Романцеве. Он всегда говорил нам играть в короткий и средний пас. При этом запрещал в квадрате играть пятками. Типо лишнее пижонство. Бразильцы первое время все туда заходили. Я тоже долго привыкал.

— Когда после Аленичева остался Каррера — относились к Массимо как ко временному сменщику или сразу как к главному?
— Первое время мы считали его временным сменщиком, ждали, что он скоро уйдет. А потом, когда пошли победы, кто-то из старших в раздевалке сказал: «Давайте подойдем к руководству, попросим оставить Массимо — сделать главным». Не знаю, подходили в итоге ребята к руководству или нет, но совсем скоро Каррера стал главным.

— Чем тебе запомнилась работа с Каррерой?
— Чемпионский сезон — один из ярчайших моментов моей карьеры. До сих пор все помню, было незабываемо. Еще было забавно, когда Массимо только пришел в «Спартак» как тренер защитников, он сказал мне обращаться к нему по имени. Но потом, когда его назначили главным, стал для всех «мистером».

Помню многие его установки, но самая памятная была на русском языке, перед матчем с «Локомотивом». Он специально выучил текст на русском, но стоял в раздевалке с листочком и, если забывал слова, подглядывал. Массимо говорил с акцентом, я половину не понял, но эмоциональный посыл этого спича очень мотивировал.
Массимо вообще почти всегда был эмоционален. Один раз на установке вообще макет разбил.

— Это как?
— Ну он что-то объяснял, жестикулировал, делал все так импульсивно, что в какой-то момент ударил рукой по макету с фишками, он упал и разбился.

— Молодым уделял внимание?
— Да. Много разговаривал с нами, подкалывал. Один раз меня вообще разыграл.

На одном из сборов была изнурительная, беговая тренировка. Я смотрю на ребят под конец — все уже «умерли», а у нас оставалось еще две серии бега. Массимо мне говорит: «Тима, ну что, сколько бежим — одну или две?» Я как молодой должен был ответить «две», чтобы понравиться тренеру, показать, что хочу работать. Но я посмотрел на уставших ребят и сказал, что бежим одну. Мы пробежали одну, и тренировка закончилась. Ребята пошли переодеваться, а Массимо подошел ко мне с переводчиком: «Мне не понравилось, что ты принял такое решение. С основой ты больше не тренируешься, иди в «Спартак»-2». Он это говорил с таким серьезным видом, что я моментально расстроился. Развернулся, расстроенный иду на поле, где тренируется «двойка», и слышу смех. Поворачиваюсь: Массимо с переводчиком ржут, ребята все тоже выпали. Каррера сказал мне, что пошутил, ха-ха.

— Окей, с молодыми еще могут пройти такие шутки. А как он общался с опытными игроками, которые тогда составляли костяк команды?
— Первое время он вообще с ними советовался: с Глушаковым, Комбаровым, Ребровым. Они ему подсказывали, как сделать лучше. Потом, когда втянулся в работу главным, уже сам принимал решения.

— Когда ты поверил, что станете чемпионами?
— Когда закончилась первая часть чемпионата — ее мы закончили на первом месте.

— Чувствовал причастность к этой победе?
— Честно сказать — не до конца. Да, у меня есть медаль, в Википедии написано, что я чемпион России, но чувства, что я внес большой вклад в эту победу, нет. Когда выиграли чемпионат, я, естественно, как и все, радовался, грустинки никакой не было. Но потом, через некоторое время, когда эмоции стихли, я понял, что не считаю, что многое сделал для чемпионства.

— Во втором сезоне при Каррере ты начинал играть в основе, но в пятом туре порвал кресты.
— Я помню, как это было, и вряд ли когда-то забуду. Точной причины травмы не смогу называть: может, перенагрузка, или мышцы не восстановились.

— Тренерский штаб Карреры виноват в твоей травме?
— Нет, конечно. Всегда виноват футболист. Значит, я что-то не так делал. Даже если травма была из-за нагрузок — я ведь в любом случае мог их контролировать.

Обидно было, на самом деле. Я только начал играть, а тут такое случилось.

— Вспомнишь сам эпизод?
— Это была игра с Тулой, пятый тур. Середина второго тайма, мы потеряли мяч и пошли в прессинг. Я побежал на игрока, он отдал передачу направо, и я левой ногой начал менять направление. В этот момент почувствовал хруст в колене и — моментально — невыносимую боль. Одна из самых сильных болей, которые я чувствовал в жизни.

— С чем можно сравнить эту боль? Говорят, как будто бы иглу воткнули в колено.
— Да нет, про иглу — фигня. Боль такая, как будто твой палец взяли и хотят сломать его пополам. Сразу приходит четкое ощущение, что внутри колена что-то порвалось, в суставе пропадает натяжение: как будто резинка, привязанная к столбу, рвется.

— Как узнал диагноз?
— Как только почувствовал эту боль, сразу понял — кресты. Меня на машинке отвезли в раздевалку. Физиотерапевт с доктором сразу начали осматривать. Смотрю — переглядываются, но молчат. Не хотели меня расстраивать сразу. Я говорю: «Скажите уже — кресты или нет?» Сказали, скорее всего, да. Когда лежал в раздевалке, текли слезы, закрывал глаза руками. Мало того, что было обидно, еще и понимал: такое быстро не лечится. Из приятного — меня тогда Массимо со всеми ребятами поддержал, болельщики тоже много писали.

— Как делали операцию?
— Оперировался в Италии, в клинике «Вилла Стюарт». Но так вышло, что профессор, который быстро делает такие операции, был в отпуске. Я порвался 9 августа, а лег только 25-го. Две недели вообще ничего не делал, хотя оперировать кресты рекомендуют сразу.

Прилетел в Италию 23-го, сдал все анализы, сделал МРТ. Через два дня повезли на операцию. В кабинете сидела русская женщина — Ольга. Она помогала с переводом на итальянский. Пока мы с ней разговаривали, я незаметно для себя вырубился от наркоза. Очнулся, уже когда везли в палату. На все ушло всего минут 40.

После операции чуть поспал. Когда проснулся, увидел, что из колена торчат трубки. Мне дали аппарат, который должен был сгибать колено. Было невероятно больно! Через три дня сняли трубки и надели большой наколенник, в котором ходил заниматься.

— Сколько прошло времени с момента травмы до момента, когда ты почувствовал, что готов выйти на поле?
— Месяца два с половиной.

— Так быстро восстановился?!
— 25 августа мне сделали операцию. Через три с половиной — четыре месяца люди уже выходят на поле. Но у меня получилось так, что к ноябрю, то есть через три месяца после операции, я уже подходил к общей группе. Уже тогда мог спокойно делать разминку с командой. Да, было больно при торможении и смене направления, но в целом — ок. В декабре первая часть чемпионата закончилась — начался отпуск. Во время отпуска мы вместе с Тигиевым ходили в тренажерный зал. На поле вообще не выходили. У меня только колено начало привыкать к полю, а тут раз — началась только закачка. После отпуска на зимние сборы ехал с твердой уверенностью, что вот-вот буду в общей. Но после первого индивидуального занятия мое колено распухло, начались небольшие осложнения из-за того, что в отпуске была только тренажерка. Нужно было заново привыкать к полю, к бегу. В итоге только в конце февраля нормально восстановился.

— Как ты изменился после крестов?
— Первое, самое отчетливое изменение — начал делать разминку перед каждой тренировкой. Раньше делал, только если заставляли, а после крестов уже сам понимал — мне это нужно.

— Скучал по футболу?
— Ты не представляешь, как мне хотелось играть в футбол, когда лечился! В какой-то момент футбол начал мне сниться. Буквально. После операции мне дали специальную лангетку, в которой нужно было спать месяц, чтобы колено не сгибалось. Когда мне сняли швы, я почувствовал самоуверенность и решил, что могу спать без лангетки. В первую же ночь мне приснился сон, в котором я со всей силы бью по мячу в каком-то матче. Проснулся от дикой боли — во сне согнул колено, как будто реально бил по мячу. Пришлось обратно надевать лангетку и спать в ней положенный месяц.

— Чувствуешь сейчас, что внутри ноги у тебя что-то поменялось?
— Силу в ноге я все так же чувствую, как и было до крестов. Но есть некоторые моменты в колене, которых не было раньше. Когда полностью выпрямляю ногу, у меня может чуть-чуть заблокироваться колено, и я не могу ее резко согнуть обратно. Мне нужно эту ногу прямую поднять, поставить на пол, встать и только тогда начать плавно сгибать колено. Но в игре это не мешает, да и никакой боязни сейчас уже нет. Боязнь была в первых играх после травмы. Старался не идти в стыки. Но потом один, второй, и появилась уверенность.

— В какой момент чемпионский «Спартак» начал рушиться?
— Когда в тренерский штаб пришел Рианчо. Он очень много брал на себя, чувствовал, как будто он главный, а не помощник. Это не нравилось ни игрокам, ни Каррере. Атмосфера тогда нарушилась.

— Небанальный ответ.
— Смотри, в 2017-м мы выиграли чемпионство. В следующем сезоне заняли третье место. Бронза — это плохой результат?

— Нет.
— Вот именно. Особенно учитывая, что мы до последнего тура сохраняли шанс на серебро. Нельзя говорить, что в «Спартаке» все начало рушиться сразу после чемпионства, раз мы были в топ-3. Напряженные отношения между Глушаковым и Каррерой начались раньше конца бронзового сезона. Соответственно, они вряд ли могли пагубно влиять на команду, раз «Спартак» взял бронзу. А уже в следующем сезоне пришел Рианчо. Тогда-то все и посыпалось.

— Его присутствие как-то влияло на команду?
— Да. Был негативчик. Когда между Денисом и Массимо начались напряги, это тоже чувствовалось: они стали меньше общаться, Денис по-другому стал реагировать на замечания Массимо. Но, повторюсь, даже с этим мы заняли третье место. Валить все на Глушакова — неправильно. Игра не строится на одном человеке. Если убрать его — все не просрешь.

— Чувствовалось, что команда разделилась на два лагеря?
— Коллектив любой футбольной команды разбит на несколько частей. В «Спартаке» было так: русские, иностранцы и молодые. И то, молодые больше с русскими общались. Нет клуба, в котором полностью единый коллектив.

— Уверяли, что в «Спартаке» в чемпионский сезон было именно так.
— Мы часто собирались вместе — это правда. Да и во второй сезон Карреры в «Спартаке» тоже.

— Короче, все испортил Рианчо?
— Нет, не все.

— Как тебе Рианчо как главный тренер? Классный?
— Не успел понять за пару игр.

— Чем запомнились эти полторы игры, что он был главным?
— Тем, что он меня в старт поставил, ха-ха.

— А что тебе тогда не нравится? Пожалуйста — человек тебе доверял.
— Он все то время, которое был в команде, не знал, что я играю опорника. При Каррере я играл бокс-ту-бокс, но родная-то моя позиция — опорный полузащитник. Рианчо в матче с «Анжи» решил поставить меня на мою родную позицию. Всю установку мне рассказывал, как играть опорника. Потом еще до матча, уже в раздевалке. Джикия в какой-то момент не выдержал и сказал Рианчо: «Он уже 10 лет опорника играет, если что».

— Обидно, что чемпионский «Спартак» просуществовал всего два года?
— Очень. Состав у нас был топовый. Слабых мест не было вообще.

— После Карреры и Рианчо был Кононов. Не кажется, что он был таким же мягким, как и Аленичев?
— Возможно. Он нам, кстати, такой же футбол ставил, как и Аленичев: короткий-средний пас, все дела. На базе в Тарасовке нам даже ставили ретро-нарезки старых матчей, где уже легенды «Спартака» разыгрывали комбинации и забивали голы.

— Кононов умеет злиться?
— Не помню, чтоб он кричал или орал. В основном спокойно высказывал свое недовольство. Я с ним не так много и работал — всего полгода. Зимой уехал в аренду в «Крылья». Когда вернулся, он меня снова отправил в аренду, ну а потом уже пришел Тедеско.

— С Доменико никак не общался?
— Вообще никак. Один раз виделся с ним в подтрибунке.

— В «Крыльях» был Божович, из-за которого команда вылетела в ФНЛ. Он норм тренер?
— Мужик очень хороший. Да и как тренер тоже. Он всегда давал свободу своим игрокам: на поле и за его пределами. Но, возможно, нам не хватало тактических занятий от него. В «Крыльях» были собраны неплохие футболисты — точно не под вылет. Но каждый мыслил и играл по-своему. Не было единого мозга, который четко сказал бы нам, как защищаться или как прессинговать. Это одна из причин, по которым мы вылетели.

— А почему Божович не мог стать этим мозгом?
— Без понятия. Ко мне какие вопросы? Нам нужно было подойти ему сказать, чтоб он нами командовал?

— Наверное, нет.
— Я тоже так думаю.

— Божович не любит, когда игроки часто занимаются в зале. Как ты со своим коленом, которому нужны постоянные нагрузки, принимал эти условия?
— Я нечасто хожу в тренажерный зал, но профилактику нужно регулярно делать. Поэтому, даже если б он стал мне запрещать ходить в зал, я бы все равно ходил, потому что это моя футбольная карьера. Не очень хочется рваться еще раз.

— Ты неплохо проявил себя в «Крыльях», несмотря на вылет. Почему тебя отправили в еще одну аренду — в «Ахмат»?
— Как мне объяснили, Тедеско не хотел видеть в команде много народу, а основной костяк у него уже был.

— Не кажется ли тебе, что «Спартак» мало замечает своих воспитанников?
— Ничего не могу сказать плохого про «Спартак». Клуб многое мне дал. Если у них такая политика — окей, пусть работают в этом направлении.

— Кстати, раз уж заговорили про воспитанников. Ты играл с Жано. Почему его карьера сложилась так печально?
— Травмы повлияли. Только я с ним восстанавливался фиг знает сколько. Он оперировал галик, потом дважды рвал кресты, потом еще что-то. Это очень много. Каким бы суперталатном ты ни был, нужно подкреплять его физическим состоянием. А как тебе его набрать, если у тебя постоянно травмы?

— А по Мелкадзе что? Забивал пачками за «Тамбов», но не за «Спартак».
— У меня нет этому объяснения. Какой-то нефарт, что ли. Жора — реально хороший футболист, мы были с ним в «Ахмате». Значит, «Спартак» просто был не его командой.

— Тигиев не воспитанник, но тоже подавал надежды. Что ему помешало заиграть?
— Тигиев, не в обиду ему, дурачок. Сам все просрал. У него были все данные, чтобы играть в футбол на высоком уровне. Он несерьезно относился к себе, делал все на по фигу. Поэтому и не заиграл.

— А Ломовицкому?
— Саша — хороший футболист. Ломик просто слишком пытался удержаться за «Спартак». Я видел, что он очень импульсивно играл. Когда выходил на поле, пытался сделать все и везде. Это ему мешало. Он перестарался, как мне кажется.

— Два года назад ты говорил, что хочешь вернуться в «Спартак». Это желание еще осталось?
— «Спартак» — мой родной клуб. Если от них поступит предложение, я его рассмотрю.

— Если Мележиков завтра позвонит и скажет, что тебя хотят видеть в «Спартаке», что ответишь?
— Решение зависит не только от меня. Скажу ему звонить в «Ахмат», договариваться с ними.

— Ты отвечаешь политкорректно, но как будто бы в тебе еще есть эта надежда. Я не прав?
— Смотри, если мне позвонят и скажут: «Пошли в «Спартак», я отвечу: «Я согласен, разговаривайте с «Ахматом». Но смысл рассуждать о том, чего пока нет? Сейчас я в «Ахмате», и все мои мысли здесь.