«Кто не был в Париже, ничего не потерял». Сползание в СССР, «Матч ТВ» и критика — интервью с голосом финала ЧМ-2022

Александр Петров

Поделиться

Комментарии

Чуть больше месяца назад Роман Трушечкин получил приз «Золотой микрофон» как лучший комментатор года, а 18 декабря в паре с Дмитрием Шнякиным впервые в карьере прокомментирует на «Матч ТВ» с места событий финал чемпионата мира в Катаре.

При этом сам Трушечкин считает свою работу на ЧМ-2022 в Катаре неудачной (и скоро объяснит нам, почему) и вообще выступает против соревновательности у комментаторов: «Наша работа — это как каждый день приходить на завод и вытачивать болтик».

Ниже — большой разговор спецкора Sport24 Александра Петрова с комментатором «Матча» о профессии и о том, как она изменилась, о саморефлексии и аллегориях, о безнадеге российского футбола, а также о том, почему отсутствие выбора во времена СССР — это нормально и вообще нужен ли этот «выбор».

— Вы в Катаре уже не в первый раз. Самое большое несоответствие ожидаемого и увиденного?

— Все совпало, просто накапливается тоска по дому. И чем дальше, тем больше меня смущает, что я так и не нашел здесь вкусного хлеба и нормального чая.

— А может ли ЧМ существовать без другого напитка — пива?

— Когда Инфантино говорил: дескать, несколько дней спокойно без него проживете — никто ему не верил. Но, оказалось, и правда: все привыкли. Для тех, кто нет — масса мест, где можно выпить. Пусть ценник и кусается.

Здесь много болельщиков, скажем, из Марокко. Они привыкли быть веселыми, не употребляя ничего. При этом ведут себя естественно, танцуют и поют, курят кальяны — ощущение праздника есть, пусть и своеобразное.

— То есть отсутствие пива ни на чем не сказалось?

— Разве что на количестве голландцев. Никогда не забуду Евро-2008. Я работал в Швейцарии, после одного матча решил прогуляться по центру Базеля. Вышел на площадь и буквально утонул по щиколотку в пустых бутылках из-под Heineken. Вся брусчатка (а там немалая площадь) завалена алюминиевыми банками и пластиковыми стаканчиками.

В Катаре же голландцев было очень мало, вы же видели на матче с Аргентиной — маленькая горсточка на трибуне. Во многом из-за неестественных для них условий. Но страдания голландцев меркнут на фоне тех фанатов, кто живет нормальной жизнью.

— Что круче на ЧМ в Катаре, чем в России? Кроме компактной логистики.

— В 2018-м чемпионат мира как будто пришел к тебе в гости со своим антуражем. Но вообще в зоне возле стадионов все чемпионаты мира одинаковы. Настолько, что мой друг Тимур Журавель как-то сказал: ЧМ можно проводить даже в Антарктиде. Разными турниры становятся, только когда выходишь за пределы стадиона попадаешь в привычную среду жизни этой страны. Тогда чувствуешь себя путешественником, понимаешь особенности разных стран. А возле стадионов — нет никакой разницы.

— Самое яркое, что запомнилось за месяц в Дохе?

—  Перед полуфиналом был на тренировке сборной Аргентины — впервые увидел, как выходит Месси на обычную разминку, и, главное, как на него реагирует пресса. Приехало рекордное количество журналистов: нам рассказывали, что на прошлой тренировке уже установили рекорд — 330 человек (организаторы прямо пересчитывали всех по головам). Сегодня по ощущениям было еще больше — сотни четыре.

Вроде ничего особенного: вышли, попинали минут 15 мяч в квадрате и все. Но тут даже интереснее наблюдать за коллегами, чем за Месси — за их реакцией на каждое его движение. Находиться в гуще этого — очень яркий опыт.

А так, недавно посчитал, что вместе с финалом матчей, которые я комментировал, набралось аж 23. Естественно, на тех ЧМ, где я работал ранее, такого никогда не было и вряд ли случится в обозримом будущем. Огромное количество футбола, который ты смотришь вживую — кайф.

— А ведь Журавель успевает вообще на все игры.

— Один раз у меня получилось вжиться в его шкуру: я откомментировал свой матч и понял, что успеваю на следующий. Мы вместе с Тимуром рванули и вместе с ним погнали на стадион «Аль-Байт» — подъехали, насколько возможно было, к стадиону, но пропуска на машину не было, пришлось десантироваться на трассе.

Казалось, вот он, «Аль-Байт», на расстоянии вытянутой руки. Но Тимур в оценке местных расстояний гораздо опытнее меня, он говорит: «Не, это еще километра полтора, надо ускориться!»

— Пришлось пропахать?

— Только мы рванули, как сбоку коротко просигналил парень на минивэне: мол, садитесь, подвезу. И подбросил нас до входа. Оказался суданцем, работает водителем на одну из компаний-спонсоров ФИФА. И я подумал, что вообще весь примерно «челлендж» Тимура сопровождают вот такие случайные встречи с добрыми попутчиками. Кто-то помогает ему добираться вовремя, кто-то — становится героем его роликов.

— Во влоге Журавеля вы сказали, что проводите слабый чемпионат. Почему такое самоощущение?

— Просто на каком-то этапе своей работы гораздо лучше стал понимать, как именно я звучал в репортаже. Научился себя слышать, поэтому после каждого репортажа отмечаю множество недочетов. А за ними приходит ощущение плохо сделанной работы — после каждого репортажа.

— Замечаете недочеты, когда анализируете матч?

— Пересматривать свои работы не нужно: все ловишь сразу. Слышишь, как это прозвучало, и понимаешь: здесь было что-то не то — ошибка. Процесс переваривания недочетов начинается сразу после того, как закончена работа. Выключена кнопка, и начинаешь рефлексировать: там, там, там было плохо.

— Нет ли в этом излишней самокритики? Эта черта проскакивала еще в интервью десять лет назад: «Точилин про себя сказал однажды: «Я футболист ни о чем». Вот и я так же. Я журналист ни о чем».

— Была такая фраза, да.

— Или: «Я одинаково неважно владею и микрофоном, и пером». Причем что тогда, что сейчас вы уверенно входили в комментаторский топ. Почему так?

— Просто у меня есть постоянное ощущение недостаточно хорошо проделанной работы. Может, это наоборот полезно, потому что как-то страхует от того, чтобы я сказал себе: я один из лучших в стране. Не хотел бы такое ощущение словить — мне это не нужно.

— Почему? Разве плохо считать себя крутым?

— Понятия не имею. Потому что никогда не был крутым.

— Как относитесь к тому, что вас ругают за избыток аллегорий? Недавно Антон Шастун даже назвал вас за это самым бесячим комментатором «Матча».

—  Я же не футбольный эксперт, чтобы разъяснять во время репортажа, правильно или неправильно сыграл футболист — моя работа не в этом. Аллегории и сравнения у меня возникают естественно. Наверное, просто такой образ мышления: сразу вызывает ассоциации, образы. Репортаж — импровизация длительностью полтора часа, и в процессе ты выдаешь не заготовленное, а то, что естественным образом рождает мышление.

Понимаю, что эти элементы в моих репортажах кому-то не нравятся. Уважаю этих людей. Но не хочу себя в этом смысле менять: если это уйдет, то что останется во мне? Это совсем себя задушить. Мне кажется, так неправильно.

— Все сравнения и отсылки — экспромт? После матча Англии и Франции вы цитировали стихи Франсуа Вийона.

— Ну Вийона я, конечно, заготовил — не держу в голове четверостишья средневековых французских поэтов. Решил на всякий случай: вдруг французы выиграют, зачитаю эти строчки. Заодно так передам маленький привет своему коллеге Денису Казанскому. Но он вначале зачитывает стихи, а я решил, что лучше в конце — чтобы не сказали, что я плагиатор.

— Сергей Кривохарченко как-то цитировал одного известного рэпера с цифрами 1703 на шее во время матча. Готовы повторить?

— Я, к сожалению, этот музыкальный этап развития моей родины немного проскочил — так что, скорее, нет. Староват стал — это уже не моя музыка.

— Это первый ЧМ, который вы работаете с места событий от начала и до конца. Вы признались, что главный челлендж — это не сдуться. Что помогает?

— Матчи стали штучными: команды понимают, что игра может стать последней. С играми такого накала работать легче. Это плюс к ответственности комментатора: что-то прозеваешь в таких играх — клеймо на всю жизнь. Но и сам ты эмоционально лучше готов к такой игре, и команды готовы показать свои лучшие качества.

— Комментировать финал чемпионата мира с места — это веха?

— Мне кажется, неправильно так думать. Часто система оценки комментаторской работы накладывается на систему спортивную, и зрители путают нас с футболистами. У тех есть движение вверх, вершины — Лига чемпионов, чемпионат мира или Европы. Мы же другой работой занимаемся. Нам может выпасть сумасшедший по драматизму и накалу матч команд второй лиги — а финал ЧМ вдруг окажется тягучим, где ты все прокомментировал, поздравил победителей, но сама игра осталась в прошлом, и никто о ней не вспомнит по твоей работе.

Мы, комментаторы, не идем к какой-то точке, откуда потом можно будет катиться. Нам надо выйти на хороший уровень и стараться держаться на нем как можно дольше.

— Ваши слова: работа комментатора — это как «каждый день приходить на завод и вытачивать болтик». Но ведь в какой-то момент хочется расти даже на заводе, разве нет? Иначе рутина все равно придет к выгоранию или стагнации, тем более в профессии, где есть творчество.

— Если такими категориями мыслить, надо себе отмерить какой-то срок. Условно, 10 лет отработаю комментатором, а дальше буду искать себе какое-то другое применение. Я так не хочу.

В 1994-м к нам на первом курсе журфака МГУ на семинар пришел Александр Любимов — один из создателей культовой в то время программы «Взгляд». Он сказал: «Понимаю, что вы все считаете себя творцами и хотите быть, как я или как Влад Листьев (ведущий «Взгляда» и главная телезвезда начала-середины 90-х. — Sport24). Но ребят, сразу снимайте розовые очки: вы пришли на завод. Это производство. Такое же, как и любое другое. Вы должны пахать. Иногда это будет скучно, вы будете говорить, что меня не посетила муза. Это никого здесь не волнует».

Для меня в 17 лет это стало установкой. Я, может, тогда и понял, в какую профессию пришел. И с тех пор никаких иерархий, званий «лучший или худший» всерьез не могу воспринимать. Ничего не могу с собой поделать.

— На вопрос кем себя скорее считаете: пишущим и комментирующим журналистом, раньше вы отвечали: «Эти понятия не разделяю, не ставлю одно выше другого». Сейчас эфиры на первом плане?

—  Мне интересно и то, и другое, просто в силу технологических особенностей я сейчас больше комментирую, чем пишу. Но это как у пловцов: они с детства обучены плавать всеми стилями. Комментировать или писать — это просто вариант техники, а по большому счету ты делаешь одну и ту же работу. Так что для меня это по-прежнему комплексное плавание. Сейчас я чуть больше «плаваю» в телеэфире, чем в качестве пишущего журналиста.

— Давно не обновляли твиттер, в отличие от практически всех коллег у вас нет телеграм-канала — почему не пишете туда?

— Все эти мелкие и легкодоступные форматы самовыражения — очень опасная штука. В них ты пишешь слишком много вещей, о которых потом жалеешь. Стараюсь себя ограничивать и сдерживать. Есть сайт Sportbox, где я могу написать какую-то колонку или текст и изложить свои мысли на футбольную тему. Более систематически и спокойно, чем в телеграме.

Для меня это принципиальный момент: я отказался от ведения соцсетей и не собираюсь к этому возвращаться.

— До определенного момента тот же твиттер активно вели.

— Вел. Но есть такое изречение: «Я часто жалел о словах, которые сказал, но ни разу не пожалел о словах, которые оставил при себе». Дико мудрое высказывание. Оно помогает, если хочешь отказаться от соцсетей. Мне помогло.

— Хорошо, а ютуб? Наверняка же звали — не просто в гости, а как автора.

— Звали, но тоже не планирую туда заходить.

Несколько комментаторов, которые все же зашли в ютуб

— Хотя стопов там намного меньше — и в форматах, и в свободе высказывания.

— А почему вы считаете, что стопы — это плохо? Лучше нас делают ограничение и самоограничение, а не любые формы нашей вседозволенности.

— На творчество это тоже распространяется?

— А что я создаю?

— Каждый матч — импровизационный спектакль у микрофона. Вы должны рассказать то, что видите на поле, при этом чтобы было уместно, в меру эмоционально. Это творчество, на мой взгляд.

— Согласен, но чтобы красиво спеть, нужно, чтобы музыка красиво звучала. Поэтому комментаторская работа — в том, чтобы твоя работа соответствовала духу игры, которую освещаешь, максимально передать ее ощущения, антураж. А если музыка не звучит — я не могу петь «а капелла».

Есть люди, у которых это получается великолепно. Мой друг Тимур Журавель в промышленных масштабах пилит контент и находит какие-то интересные вещи. Он просто мастерюга, восхищаюсь им! Но мне это, видимо, не дано. Я стараюсь сосредоточиться именно на футбольном репортаже: когда играют в футбол, включаю микрофон, стараюсь, как могу, «подпевать». Фальшивлю, конечно, но стараюсь подпевать этим мастерам. Остальное — уже не мое.

— Комментаторский цех сейчас в застое? Я не конкретно про «Матч ТВ»: вообще за последние годы новых ярких звезд не появилось.

— Вернемся на завод: мы делаем одну и ту же работу, сталкиваемся с большим количеством рутинных игр, на которых никто не засверкает и не заблистает даже под хороший комментарий.

Звезды среди комментаторов — референсы, от которых можно оттолкнуться — зачастую начинали карьеру и были на пике немножко в другую эпоху. Тогда телевидение показывало только футбольные сливки: чемпионаты мира, Европы, Лигу чемпионов. Их все хотели смотреть, их люди впитывали всем своим существом. И на таких играх по-комментаторски искрить всегда было проще. У нынешнего поколения материала гораздо больше — труднее проявиться на этом фоне.

Трушечкин с «Золотым микрофоном»

— К тому же и функция комментаторов изменилась — к футболосмотрению добавляется второй экран с кучей контента. Тяжело адаптироваться к этому?

— Наоборот, стало проще. Когда сажусь за микрофон, понимаю: среди зрителей обязательно окажутся те, кто знает об этих командах больше меня. Я их не удивлю никакой фактурой — это развязывает комментатору руки и не заставляет его больше быть «Википедией» в прямом эфире. Ты просто должен максимально адекватно передать настроение игры.

— Аудитория отмечает как один из главных плюсов комментатора — в том числе вас — «не раздражает». Это не указывает на то, что с профессией что-то не так?

— Это совершенно нормально. Всегда всех оценивали по тому, попадаешь ли в настроение, нравится твой голос или нет.

— А это не снижает планку? «Не раздражает» — не позитивная оценка, а отсутствие негативной.

— Здесь речь о том, готов ли ты как комментатор принять то, что он — приложение к игре. Как и судья, он — обслуживающий персонал. Лично я готов к тому, что мой голос — просто саундтрек к футболу. Если саундтрек не отвлекает их от зрелища, не мешает им параллельно заниматься своими делами — меня это абсолютно устраивает.

— Вы работали на телеканалах «Спорт», «Россия 2» и сейчас на «Матче». «Матч» хейтят сильнее?

— Уровень недовольства всегда одинаков, просто развиваются средства обратной связи, через которые зрители могут донести это недовольство. Есть миллион соцсетей, есть комментарии к новостям интернет-медиа. Если бы интернет существовал во время работы Николая Озерова и других мастодонтов профессии, картина мира у болельщиков была бы несколько иной, чем представление «вот тогда были мастера, не то что сейчас».

— Какие эмоции у вас вызывает российский футбол? Отъезд легионеров, бан на еврокубки, полупустые трибуны из-за Fan ID — если просить описать наш футбол тремя словами, среди них было бы слово «безнадега»?

— Ни в коем случае — я кайфую от работы на российском футболе. Ограничения, которые на нас свалились, заставляют и саму лигу, и прессу быть более изобретательными. Вокруг лиги рождаются крутые проекты, постоянно появляются новые мемы — значит, лига живет, вернее, интерес к ней.

А, главное, появляются новые ребята: да, уехали легионеры, зато как раскрылся Сычевой. Мы с новой стороны раскрываем Пиняева. Он оказывается не только талантливым футболистом, но и человеком, который много читает и отвечает журналистам удивительно складным литературным русским языком. Стараюсь обращать внимание на хорошее, и мне искренне кажется, что хорошего в нашем футболе больше, чем плохого.

— 7 лет назад вы написали текст с заголовком «Заявление «лимит — зло» — это популизм». Сейчас не считаете такой тезис перегибом?

— (смеется) Конечно, нет. Я считал и продолжаю считать, что лимит был очень полезен российскому футболу.

— Чем? Вы сейчас расписали картину рождения новых ярких русских игроков. Но то, что они сверкают — не следствие того, что уровень РПЛ после отъезда легионеров объективно просел, так как конкуренция уменьшилась?

— А почему вы не воспринимаете конкуренцию между русскими футболистами как конкуренцию?

— Это конкуренция, но лимит ее ограничивает. Ведь если конкурируют все со всеми — ее уровень выше.

— Мне кажется, лимит уравновешивал ситуацию, когда тренер был обязан предоставить человеку игровое время только потому, что за него заплатили большие деньги.

— Получается, в вашей картине мира у лимита нет минусов.

— Это не так. Я отлично понимаю, что лимит — мера, у которой есть срок действия. Как некий лягушатник, в котором мальки подрастают, и дальше их нужно выпускать на волю, чтобы они уже сами боролись за свое существование. Просто мы не достигли того срока, когда наша футбольная система начнет стабильно выпускать поколения талантливых футболистов.

Это в Голландии ни один мало-мальски талантливый мальчишка не пройдет мимо скаутских систем топовых клубов. У нас не так: очень много талантливых ребят сходят на ранней дистанции. Если бы у нас накопилась бы критическая масса таких ребят — можно было бы все барьеры снять, он не должен быть вечным. Но пока мы к этому моменту так и не пришли.

— Теперь лимит не так актуален — к нам никто не едет. Когда же накопится критическая масса талантов?

— Моя логика как раз в том и заключается, что на рост критической массы талантов никак не влияет количество легионеров. И даже их наличие. Критическую массу должны выращивать детские и юношеские тренеры. Думаю, сроки этого накопления примерно совпадут со сроком нашего бана.

— Нужна ли в нынешних условиях сборная России?

— Конечно.

— Почему? Объективно матчи не вызывают большого интереса у зрителей и какого-то внутреннего огня у игроков. Не лучше ли собраться, когда сборная будет собираться ради какой-то цели, а не для галочки?

— Игра сборной как важное зрелище действительно ушла в сторону. Но, раз уж я не могу мыслить иначе, кроме как образами: сборная России — что-то вроде доменной печи, которая если погасла, то ее уже не разожжешь. Сборную, конечно, с трудом, но разжечь можно будет заново. Но я за то, чтобы эта печь теплилась, даже если в ней прямо сейчас ничего не будут выплавлять.

Это важно для Карпина, для ребят — даже не просто надевать футболку с гербом, а просто слышать те же карпинские подколы. Да, были слова Ромы Зобнина, которые мне очень не понравились: дескать, матч не особо важный, поэтому я пока поболею, а вот когда будут важные игры, тогда и выздоровею. Но такая позиция все же в меньшинстве.

— Но ведь Карпин ради азиатского турне сборной не выдергивал из Европы тех же Головина и Миранчука — разве тем самым он не признает, что подход Зобнина справедливый?

— Слушайте, ну здесь же логистика решала в первую очередь. Гонять ребят через пересадку в Стамбул? Смысла нет никакого. На официальный матч их точно вызвали бы.

Плюс мне, например, было интересно посмотреть: вот те ребята, которые сейчас жгут в чемпионате страны, они на следующем уровне ответственности способны на серьезные вещи или нет?

— Разве 0:0 с Таджикистаном — не показатель как раз того, что в нашем футболе не все круто?

— А 0:0 в матче Хорватия — Бельгия может служить показателем того, что не все круто на чемпионате мира? Или в футболе Хорватии и Бельгии? Наверное, да. Но ничего смертельного же.

— Вы были на матче Медиалиги — как впечатления?

— Мне было интересно повариться в этой атмосфере, посмотреть, как работает регламент с чистым временем, какая публика ходит на такие матчи. Я получил удовольствие от вечера — это главное ведь.

— Цитата из вашего текста: «Россия должна первой внутри себя пойти по сложному и опасному пути стирания грани между профессиональной и любительской игрой. Вплоть до формирования новой системы лиг, в которую будут допущены все желающие — по-настоящему желающие — играть и соревноваться». Если так посмотреть, то Медиалига — идеальная ролевая модель.

— Поскольку даже сами футбольные власти дают сигналы о том, что они исчерпали возможности повысить интерес или доходность футбола, то почему бы не посмотреть в сторону большей демократизации? Медиафутбол, где профессионалы встречаются с полупрофессионалами — это как раз шаг в сторону доступности.

Бесконечно накачивать звездную составляющую футбольного прогресса, когда каждая следующая звезда стоит на несколько десятков миллионов больше — не тот путь, по которому нам следует идти. Это надувание пузыря, который неизбежно лопнет, и мы окажемся у разбитого корыта, как в сказке Пушкина. Нужно искать другой путь — поэтому пусть экспериментируют. Медиалигу называют цирком? Футбол — это средство развлечения, он не должен стесняться быть в чем-то даже клоунадой.

— Вы хвалили СССР за «разумную достаточность». Но разве эта достаточность не была следствием отсутствия выбора? И наличие этого выбора: ехать в Париж или на Алтай, пить Тархун или Кока-Колу — это разве не важно?

— Мне нет.

— Объясните, почему.

— Потому что я был и в Париже, и на Алтае, пил и кока-колу, и Тархун — и без первых вещей в сравнениях вполне можно прожить.

— Но у вас была возможность сравнить и сделать выбор. У большинства людей в СССР ее не было.

— Честно считаю: люди, которые никогда не были в Париже, ничего не потеряли в жизни. На ЧМ-1998 я там прожил сорок дней — и последние десять я прямо плевался. Так что пусть останется красивой сказкой с картинки, которая рисует в фантазии аромат жареного каштана и звуки красивого шансона, плывущие с Монмартра. Необязательно эту действительность через себя пропускать — вы ничего не потеряете без этого.

— Следующий шаг в этой логике: нам не нужен выбор в том, как смотреть на какие политические моменты. Затем — нам не нужен выбор в том, как писать об этом. Начав с невинных вещей вроде кока-колы, мы приходим к важным принципам устройства общества.

— (после паузы) Для меня нет большой ценности в этом выборе. Убежден: у всех людей есть все необходимое для их счастливой жизни — нужно просто посмотреть вокруг себя и понять, что по-настоящему ценно, а что нет. Очень много ценностей нам навязаны, хотя они не имеют большого значения.

— Нет ощущения, что мы сейчас во многих моментах уверенно сползаем обратно в Союз?

— А что такое «сползание в Союз»? Во все времена у людей жизнь вызывает всю гамму эмоций — от хороших до плохих. В глобальном смысле в жизни человека не меняется ничего. Есть вечные ценности, а есть что-то приходящее. Вот вечные ценности — они всегда при нас, каким бы ни был строй.

— Возможность выполнять свою работу — важная ценность?

— Да, конечно.

— Если говорить о нашей профессии: у многих коллег (какие бы взгляды у них ни были) возможность выполнять их работу максимально затруднена или невозможна.

— У нас в журналистике есть принцип, который я усвоил, когда работал в журнале PROспорт. Кто-то из коллег сказал: «Еще ни один текст никогда не страдал от сокращений». Тебе дорог текст, ты считаешь, что нашел самые красивые и правильные слова. И тут какой-то опытный и скучный человек берет условные ножницы в руки и начинает отрезать то, он считает лишним.

Когда ты молод, тебе больно от этого. Но чем дольше ты в профессии находишься, тем больше понимаешь, что в этом есть какая-то сермяга. Все по-настоящему важное — оно останется, все, что неважно или, может, даже вредно — будет отсечено. Мне кажется, что эти процессы универсальны.

— Год назад вы сказали: нет плохого времени. Сейчас — плохое время?

— Мы живем в истории. Она бывает сложной, иногда немного полегче, но надо понимать, что природа человека не меняется. Он будет в двадцать первом веке делать то же самое, что в десятом, что в третьем до нашей эры. С поправкой на технологии, конечно. Это нужно принять.

— Что вам в это неспокойное время дает надежду?

— А мне не надо ее давать. Я не хочу от чего отворачиваться и прятаться, чтобы искать где-то надежду. Потому что я никогда ее и не терял.

Еще больше крутых интервью на Sport24:

«Россия на ЧМ не была бы мальчиками для битья». Интервью Карпина: крах Испании, женщины-судьи и Криш в роли Дзюбы

Снимок русского фотографа шокировал весь мир. Как удалось сделать самое страшное фото ЧМ-2022

«Смотрю, Вася Березуцкий замахивается на меня — хочет в лицо ударить». Интервью Онопко: сборная, Карпин, «Ростов»