«Встречу его и разочек вспылю. Посмотрим, что Генич будет делать». Дзюба о конфликте с комментатором и журналистах

Нападающий «Локомотива» Артем Дзюба в интервью журналисту Нобелю Арустамяну рассказал о своем конфликте с комментатором Константином Геничем из-за спора о голах Ивана Сергеева, а также подверг критике журналистов.

— Наверное, самая горячая и яркая история последних лет, именно с точки зрения твоих отношений с журналистами — батл с Костей Геничем. У вас был спор, о котором говорил Костя очень много. И дальше ты в интервью после чемпионского матча достаточно жестко по Косте прошелся.

— Ну не жестко. К журналистам, к Косте я всегда относился с уважением, это ваша работа. После игр, перед играми всегда подходил, был общительным. За что меня ругали. Мимо пройдешь — зазнался, скотина, ничего не говоришь. Подошел — трепло, лишь бы потрещать. Думаешь: господи, так что делать тогда?

И вот с Костей — мы разговариваем о чем-то с ним, тет-а-тет. Еще люди подходили, мы это не скрывали, но разговор был между нами. Прежде чем в массы это говорить, он должен был как минимум спросить у меня. Можно ли этот спор как-то освещать. Если бы он от меня разрешение получил — не вопрос. Я люблю сам поспорить, считаю, что священный долг отдать, если проиграл.

Но не так, как он. Он захотел на этом пиариться, захотел этого шума, хайпа. Ты если хочешь, ты спроси вторую сторону. Потом он пытался меня как-то назвать. Журналисты сейчас что угодно говорят, не проверяя информации, что хотел, то и сказал: «Дзюба — такой». Потому что за это не надо ответить. А так вот если встретиться, раз в лоб дать за слова, пусть скажет что-то.

Мы разговаривали наедине. Ванька Сергеев красиво сам ответил: «Да Артем, наверное, не знал». Я правда не знал Сергеева вообще. Я слышал, что забил там [в Первой лиге] 40 голов, умница. Но это не показатель был для РПЛ. Это не идет даже в зачет Кубка Федотова. Есть только Премьер-лига и чемпионаты другие, это считается, а в Первой лиге много ребят забивали и 100, и 200. Это круто, они молодцы, свою работу выполняют. Я ничего не занижаю. Но это не тот повод был, чтобы мы говорили: «Пусть он забьет здесь. Как он забьет?» Он это выставляет, это некрасиво перед Ванькой Сергеевым, и вообще некрасиво этот шум устраивать.

Я понимаю, что Косте это нравится, он это любит, питается этим. Но потом искренне пытаться борзеть и так разговаривать — это я считаю некрасиво. За свои слова надо отвечать.

— То есть ты не жалеешь о словах, которые сказал Косте в том интервью?

— Нет, потому что он даже не допустил мысли спросить у меня, можно ли это говорить. Я же не рассказываю много вещей, которые знаю о Гениче. Почему я никого не оскорбляю, хотя много знаю про каждого. Но я себя сдерживаю. Даже не сдерживаю, а просто понимаю, что это некрасиво. Я вот сильно кого-то оскорблю, пройдусь по нему, а у него дети, семья, родители. Зачем это надо? Если я про кого-то рубану, уверяю, будет миллион просмотров. А если рубану жестко, так вообще.

Но я же себе это не позволяю. А почему Костя позволяет какие-то фразы? Он же сказал, что я сливаюсь со спора. За эти слова Генич готов ответить один на один? Я очень сильно сомневаюсь.

— Что меня удивило: насколько знаю, вы с Костей были в хороших дружеских отношениях.

— Да, приятельских.

— Почему вы просто не написали сообщения друг другу?

— Почему он не соизволил? Мы поспорили нормально. Костя мог мне написать или позвонить прежде, чем это раздувать. Мог? Да.

— Но и ты мог написать: «Кость, перестань это говорить в каждом эфире».

— Ну ему сколько лет? Геничу же не 12. Я не его папа, чтобы объяснять, что нормально, а что нет. Мы же спорили не на камеру, Генич это понимал. Он же не идиот. Есть разговоры, о которых надо говорить и о которых не надо. Генич это понимает. Вот и все. Он раз, два, три, четыре, пять… Думаю: «Да когда же ты заткнешься?» Он не затыкается, все это раздувает, кайфует. Ну вот и получил. Потом что-то ляпнул, потом извинялся, вспылил. Ну вот я его встречу и разочек вспылю. Посмотрим, что Генич будет делать. Вот это я не понимаю — у нас все что угодно говорят.

Понимаешь, что мне обидно — ладно, это был бы хер с горы. Вообще по барабану. Но я его знаю хорошо, он знает меня. И так многие журналисты с тобой. Вроде «Артемочка» — а потом бац, и статья про тебя, что ты такой и сякой. Хорошо, пусть я такой, но не подходи тогда ко мне и не здоровайся. Обсирай меня — твое право. Я не могу тебе запретить, но тогда не обнимайся со мной. Это лицемерие.

И когда в лицо это говоришь журналистам: «Ты что, клоун? Иди отсюда» — они потом идут в эфиры и говорят: «Обиженка». А я не обиделся, мне все равно. Я в своем возрасте и положении хочу общаться только с теми, с кем мне интересно, кто отвечают за свои слова. И необязательно удобными, как многие скажут, «жополизами». Нет, ты можешь говорить, но говори мне это в лицо. Мы же это можем обсуждать. А когда с тобой заускивают: «Артемочка, можно интервью»… Ты даешь интервью по-нормальному, а потом он же тебя прибивает. Ну тогда иди нахрен, зачем мне с тобой разговаривать. Я же не хожу, за шкирбан не беру. Ты подойди и в лицо мне это скажи по-мужски. Сейчас же кого тронешь, сразу побежит бежать заявление. Они все только рассказывают. Поэтому мне непонятна вся эта желтая журналистика.