«Если посмотреть новости в Америке, то там: Россия, Путин, Россия, Путин». О чем говорили Овечкин с Канделаки

Редакция Sport24

Поделиться

Комментарии

Нападающий «Вашингтона» и сборной России Александр Овечкин стал гостем телеканала RTVI. Суперзвезда мирового хоккея дал большое интервью Тине Канделаки. Sport24 представляет текстовую версию этой беседы.

— Я хочу встречу с вами начать с песни: «Спорт — это жизнь, целая жизнь и даже немножечко больше». И сравнить эту песню с вашим высказыванием о том, что жизнь спортсмена очень коротка. Скажите, пожалуйста, все-таки даже если исходить из того, что это немножечко больше, в это «больше» что бы вы могли вложить?
— Я думаю, что каждый спортсмен понимает, что жизнь спортсмена реально очень коротка, потому что после 30 уже ты понимаешь, что тебе не 20 лет, ты должен совсем по-другому готовиться, тело уже немолодое. И поэтому все спортсмены говорят: «У нас очень короткая спортивная жизнь». А то, что можно вложить, ты просто берешь от этой жизни, которая у тебя есть в спорте, максимальное удовольствие, максимальный кайф, потому что с самого детства мы привыкли быть на спортивных площадках, мы привыкли находиться в команде, мы привыкли находиться в спортивной атмосфере.

Очень много плохих примеров, когда ты заканчиваешь со спортом, и ты просто не знаешь, что тебе нужно делать дальше. Потому что ты привык именно к тому, что ты постоянно или на сборах, или на тренировках, или на играх. А потом ты месяц отдохнул от всего, потому что ты понимаешь, что тебе нужен отдых. И потом ты просыпаешься и думаешь: «Хорошо, а что мне сейчас делать?» Ну и получается не очень все хорошо.

— Я про вас очень много читала, готовясь к нашей передаче. Я не знаю, что из этого правда, что — нет. В ходе интервью как раз выясним. Я прочитала, что вы кому-то в интервью сказали: «Если бы завтра был конец света или последний день в жизни, или все — завтра смерть, то лучше уж зайти в какой-нибудь магазин, напиться и, соответственно, в этом состоянии, просто уже в забытье перейти в мир иной». Придумывают или правда?
— Нет, это была правда. Знаешь, когда ты сидишь с друзьями и рассуждаешь на такие не очень хорошие темы и думаешь: «Ну хорошо». Тебе говорят: «Завтра у нас конец света». Что нужно делать? Понятно, с родителями побыть. Их всех забрать — и в бар. И об этом не думать ни о чем.

— Это удивительно, конечно. Ну вообще это японская такая манера. Японцы же всегда живут каждый день как последний. Это комплекс бусидо. Поэтому для них это такая понятная модель жизни и восприятие окружающего мира. А для нас, для россиян, это слишком мрачноватый подход. Мы же верим в то, что будем жить вечно.
— Ну да. Это просто мое окружение, мои друзья. Мы так совместно пришли к этому выводу.

— Интересно попробовать, как будет в разных вариантах. «А что если».
— Ну да, «А что если».

— А скажите мне тогда, пожалуйста, такую вещь. Опять-таки, знаете, это реально так приятно, что российский спортсмен просто в очень многих мировых трендах в спорте раз и навсегда занял первые позиции. То есть вы первый, кто, соответственно, перешагнул клуб 100-миллионных контрактов, вы первый, кто добился невероятных результатов в NHL, вы зашли в этот «Клуб 700». Это очень круто.
Знаете, если вы так любите тестировать жизнь, я когда на такие успехи смотрю, я, во-первых, очень радуюсь. Но сама как успешный человек я знаете всегда чего боюсь? А вот ты реально такую высоту взял. А завтра что? Вот в какой-то момент это заканчивается. У вас 13-летний контракт заканчивается. В следующем году вы становитесь свободным агентом. Дальше вы хотите продлить этот контракт? Дальше может быть круче? Или все-таки психологически, вот, вы говорите — есть возраст и есть роли. Вот эта роль в этой ипостаси, все, она должна закончиться.
— Нет, у меня есть определенные цели, которые я хочу добиться после карьеры. Но моя карьера еще не завершена, моя карьера, можно сказать, в расцвете сил. Я думаю, что еще несколько лет я точно поиграю. И, конечно же, может быть, дай бог, чтобы у меня было все со здоровьем хорошо, я закончил бы здесь в России, в московском «Динамо».

— Вы шутите?
— Нет.

— То есть вы реально хотите закончить свою карьеру… То есть вы вернетесь и будете играть в московском «Динамо»?
— Ну да. После определенного количества лет, которое я проведу, дай бог, в Вашингтоне.

— В «Washington Capitals»? То есть вы хотите там остаться?
— Да.

— Это вопрос денег? А если кто-то даст больше?
— Нет, это не вопрос денег. Это просто вопрос из принципа, потому что я всего играл за две команды — это «Динамо» и «Вашингтон». И понятное дело, что я закончу карьеру в Вашингтоне, я не знаю, 2-4, может быть, 5 лет, и понятное дело, что я хочу закончить на красивой ноте, сыграть мой последний матч за московское «Динамо».

— Но в 2018 году подняли над головой Кубок Стэнли. То есть много в принципе лет вы потратили на то, чтобы в качестве капитана держать наконец-то этот…
— Очень.

-Знаете, это тоже такая интересная жизненная линия, карьера и судьба. Как будто всю жизнь сопротивлялась, чтоб вы до этого кубка дошли. И вот вы дошли. То есть вы считаете, что вы еще раз сможете этот успех повторить? Вы ставите перед собой такую цель?
— Ну конечно. Потому что, опять же, если ты будешь выступать ради того, чтобы из-за денег или еще из-за каких-то других вещей, это неправильно. Ты выступаешь ради того, чтобы выиграть кубок, ради того, чтобы выиграть чемпионство. И для любого спортсмена, если ты чемпион, это самая главная ступень.

— Меня две вещи интересуют. Потому что мы вас недавно снимали. Вы как раз были на матче «Динамо». И все-таки было дело «Динамо», которое могло стоить вам тогда карьеры, могла жизнь и карьера сложиться совсем по-другому. Я смотрела, как вы были на матче, радостно талисман стоял рядом с вами. То есть вы зла не держите? Вы этот опыт прошли, пережили и простили?
— Нет, там ситуация была другая. Там ситуация была то, что меня не хотели… Во-первых, по финансовым точкам мы не сошлись.

— «Динамо» просило большей сатисфакции у «Вашингтона», для того чтобы…
— Нет. Там другая ситуация была. Там, во-первых, не был выполнен полностью контракт, который у меня был до этого. И, во-вторых, когда я уже был свободным агентом, я принял решение, что я или поеду в Омск, или поеду в НХЛ.

— Или «Авангард» тогда…
— Да. Тем более, там ситуация была, что еще непонятно было, будет ли продолжение локаута или сезон начнется. Я подписал предварительный контракт. У меня была договоренность, что если локаут заканчивается, я смогу спокойно ехать играть в Америку. И слава богу, что те люди, которые были в омском «Авангарде» в то время, пошли мне навстречу, пошли мне на уступки и сказали: «Пожалуйста, Саша, уезжай. Спасибо, что провел здесь 2 недели. Для города, для болельщиков и для всего нашего персонала это было шикарное время». Опять же, в Омске собрали сумасшедшую команду. Там Ягр был и Брызгалов был. Там реально очень сильная команда была, я думаю, претендовавшая на чемпионство. Но, опять же, все были игроки с контрактами в НХЛ. И я тоже подписал контракт, зная, что локаут закончится, я могу выступать в Америке.

— И они не просили ни компенсации, ничего? Они вас с богом отпускали?
— Да.

— А «Динамо»?
— Ты знаешь, я уже не помню, какая там ситуация была. Сколько они просили денег. Но здесь если есть договор между НХЛ и российской Суперлигой на то время, то, понятное дело, это надо выполнять. Но я не знаю, был ли договор или не было договора. Я был в стороне. Мне было 18 лет. Самое главное — играть, и самое главное — поехать завоевать свою мечту в Америку.

— Я правильно понимаю, что в Музее Мадам Тюссо есть ваша восковая фигура?
— Да.

— Дальше, соответственно, в хоккейном Зале славы Торонто есть ваши клюшки, перчатки. И при этом, насколько я понимаю, детская экипировка, которую отдали в музей «Динамо», она пропала?
— Да.

— Вот как так просто?
— Это очень обидно. У меня отец очень сильно по этому поводу переживает. Потому что хотели отдать на благое дело, чтобы люди смотрели, болельщики, дети смотрели. А пошел ремонт на Петровском динамовском парке — и форма вся пропала. Там и клюшки были, и перчатки. Вообще эта история для меня тоже очень печальная, потому что я коллекционирую клюшки. И все мои драгоценные клюшки, которые, там, рекорды, какие-то важные цифры я побил, поставил новый рекорд, это я сохраняю. И те вещи, которые у меня сохранились с детских времен, они у меня лежат у отца на даче, и, конечно, что мы отдали в музей «Динамо» и все пропало. Я знаю, какие там клюшки были. Для меня это было очень…

— Мы же понимаем, что просто кто-то украл. Давайте вещи своими именами называть.
— Я не знаю, украл, не украл. Но здесь ситуация: если украли — украли. Самое главное, что они где-то находятся, знаешь? А если реально их закинули на какую-то свалку и они просто валяются, пылятся — вот это обидно.

— В Музее мадам Тюссо были, как вас выставили?
— Конечно.

— Вообще как это, когда ты заходишь в Музей мадам Тюссо и смотришь на себя?
— Похож или не похож.

— Ну и как?
— Вроде похож. Сейчас, конечно, изменился.

— А так ощущения вообще в целом?
— Ну прикольно. Гордость, конечно же, что русского человека на американской земле поставили в мадам Тюссо. Это прикольно. Это крутого стоит.

— Смотрите, если брать, скажем так, с карьерной точки зрения, вы правда в спорте всего добились.
— Еще не все. Олимпийское золото нужно.

— А, еще олимпийское золото. Тогда 2 года придется еще потерпеть, получается.
— Неизвестно с этой пандемией…

— Да, будет, не будет. Так может ну его этот спорт — и в политику? Как многие ваши коллеги. То есть у вас сейчас шансы стать просто… Вы же понимаете, как раз на фоне того, что происходит с российским спортом, реально нужен человек, который объединит всех российских спортсменов, которые частично обижены, частично расстроены, частично уже не верят, что их оправдают, а кого-то уже вообще не оправдывают, и совершит этот рывок для страны?
— Поживем — увидим. Пока у меня спортивная карьера только подходит к завершению через несколько лет. А потом уже сам понимаешь, что когда ты переходишь на какое-то другое дело, ты должен вникать, ты должен быть более образовательным, более начитанным. А ты придешь туда — и что там?

— Знаете, почему я улыбаюсь? Вы не первый спортсмен, от кого я слышу эти слова. Я в свое время много лет назад эти же слова слышала от Кахи Каладзе. Еще играет в «Милане». Он мне говорит: «Да о чем ты говоришь? Это невозможно. Этому надо учиться…» Вот ровно вашими словами. И ничего. Мэром работает уже не первый год.
— Научился, значит.

— Так всему можно научиться. Вы же сами правильно сказали: спортсмены — самые упорные. Если спортсмен после карьеры не начал пить, назовем вещи своими именами, то с его упорством и волей к победе он может в любой сфере добиться успеха. Это просто вопрос его желания.
— Опять же, этому нужно уделять время. Поэтому и говорю, что когда спортсмен заканчивает, нужно понять, что ты хочешь дальше делать.

-А кино, например? Вот как Дуэйн «Скала» Джонсон. У вас фактура круче.
— Ой, в кино… Не знаю, подойдет ли мой фейс на какой-нибудь…

— Вообще. Могу вам сказать — вы такой фактурный.
— Ну хорошо. Будем пытаться.

— Во-первых, вы можете просто… Вы понимаете, по вам плачут все исторические драмы. То есть здесь выбирайте: хоть Римская империя, хоть викинги. То есть весь мир у ваших ног. С вашей-то фактурой даже гримироваться не надо.
— Хорошо. Ладно, будем думать.

— Если серьезно, предлагают вообще? Были такие предложения?
— Нет, в кино точно не предлагали.

— А если бы предложили?
— Можно было бы попробовать. Но, опять же, это время. В Москве и так ты находишься 1,5-2 месяца. И еще надо будет сниматься в кино? Как бы я лучше проведу это с семьей, проведу это с друзьями, потому что ты не видишь их год. А кино подождет, кино никуда не денется.

— Знаете, наблюдая за психологией хоккеистов, всегда очень интересно именно за этим видом спорта наблюдать, потому что он, наверное, больше и ближе всех к гладиаторским боям. Но все-таки в футболе не принято друг друга толкать и так агрессивно атаковать. У вас абсолютно атакующий вид спорта. Вы реально материтесь, когда вы друг на друга нападаете, когда вы друг друга атакуете? Это разрешено? Если вы материтесь, вы на каком языке материтесь? На английском, на русском?
— Смотря против кого ты толкаешься или против кого ты дерешься. Если против русского, конечно, материмся.

— А, чтоб донести мысль?
— Ну, конечно. Там все дозволено, можно так сказать.

— А на английском?
— Да, тоже.

— То есть это нормально? Это нормальная реакция? Ты не можешь себя остановить? Ты, конечно, материшься.
— Конечно. Эмоции ты же можешь выплескивать, правильно?

— А как это вообще у спортсмена устроено? Смотрите, с одной стороны, это же очень эмоционально получается. Вы идете на сражение. С другой стороны, когда вы подписали контракт на $100 000 000, я все думаю — кто же этот контракт утрамбовывал? Потому что я прекрасно понимаю, что такое переговоры на каждый $1 000 000, когда работодатель понимает, что просто поставь планку на тебе — он же дальше уже не сможет отказывать другим. То есть еще один порог пройдет. То есть каждый следующий хоккеист после вас будет стремиться переплюнуть ваш контракт? То есть это открывает воронку ожиданий. Вот как вы этот контракт подписали? Это быстро прошло, или все-таки реально долго утрамбовывали?
— Во-первых, это был очень большой риск. Потому что если я получаю травму, из-за которой не смогу играть, я по страховке весь контракт получаю. Но, соответственно, для хозяина команды, который согласился на этот контракт…

-Это супер-риск.
— Да.

— Это так принято вообще? Или это в вашем случае сделали исключение?
— Нет, почему? Посмотрите на другие виды спорта в Америке. Сейчас подписал контракт, по-моему, на $500 000 000 американский футболист. Это нормальное явление. Но в хоккее такое в первый раз было. Поэтому для меня это было обязанностью выполнить свой долг, выполнить свой контракт на высшем уровне. И понятное дело, что самый главный приз хозяину команды — это был Кубок Стэнли. Но я думаю, что когда подписали контракт за 13 лет, которые прошли, я думаю, они его уже окупили, и в плюсах. Потому что там и майки, и реклама.

— А скажите такую вещь. Вот есть какие-то виды рекламы, в которых вы никогда не снимитесь. И это неважно, о какой сумме идет речь. И агент это знает, и вы это знаете.
— Но я не имею права сниматься в алкогольной продукции, в продукции табакокурения.

-То есть все, что вредит здоровью?
— И что еще? А так в принципе…

— Наверное, сейчас средства про потенцию не предлагают? Потому что просто это очень большой рынок. Это большие деньги.
— Да, это большие деньги. Но я не знаю, как это вообще… Стоит ли об этом вообще задумываться.

— Нет, просто интересно. В России, я могу сказать, я вижу статистику рекламодателей. Букмекеры — очень большой рынок в России. То есть с букмекерами можете взаимодействовать?
— Да, конечно.

— Интересно.
— Но я ставить не могу.

— Почему?
— На спортивные мероприятия, особенно на хоккей, я не могу ставить.

— А кто узнает? А если анонимно?
— А как там анонимно? Сейчас все уже идет… Все данные…

— Ну Настя рядом встанет и все сделает.
— По-моему, так кто-то из футболистов попался. Я не помню, кто, но кто-то попался.

— Но вы же азартный. Наверное, хочется.
— Хочется, но можно попасть на большие неприятности.

— Скажите такую вещь. Я тоже, когда много готовилась к программе, читала про то, что ваши родители не хотели, чтобы вы шли в хоккей. Это правда такой травмоопасный вид спорта? То есть они были против изначально?
— Нет. Что значит не хотели? Наоборот, все хотели, чтобы я занимался именно хоккеем. У меня мама в баскетболе двукратная олимпийская чемпионка. Она хотела бы, чтобы я мог стать спокойным баскетболистом. Мы проводили 24 часа в сутки на баскетбольной площадке. Но я думаю, что это какая-то судьба. Мне сразу понравился хоккей, так можно сказать.

— А так бывает? Знаете, это очень сейчас важная тема, потому что есть две точки зрения на воспитание детей. Некоторых родителей обвиняют в том, что они в очень юном возрасте отдают детей в спорт. А это же работа. Это же не увлечение, не хобби. Как только понимают, что ребенок подходит, будь то гимнастика, футбол, хоккей — неважно, начинается обычная рабочая жизнь. Я думаю, ваша рабочая жизнь в 10 лет от вашей рабочей жизни в 35 не особо сильно отличается. Режим один и тот же. Просто изменился город, изменилась лига и изменились ставки.
— Почти. Но Россия и Америка — это два разных уровня. В том плане, что в России это все равно до сих пор находиться в гостинице. Даже если ты живешь в Москве и играешь в Москве, ты должен проводить ночь не дома, а находиться в гостинице.

— Вы имеете в виду — нет таких баз, где есть коттеджи рядом с тренировочным…
— Да. Не то что базы или коттеджи. Просто если даже перед матчем ЦСКА… говорят: «Сейчас были в гостинице». Я говорю: «А почему? Вы живете же в Москве. Вы же можете спокойно находиться дома, приехать на тренировку». — «Вот такие правила».

— А в Америке можно спокойно?
— В Америке — да, если ты живешь в Вашингтоне, мы играем в Вашингтоне, мы находимся дома, едем на утреннюю раскатку, потом обратно. То есть там вот так вот. Я не знаю, как и почему это делается.

— Ну типа режим. Боятся, что дома…
— Ну может быть.

— Люди же дома неконтролируемы. Это же связано с сознательностью. В Америке на вас всегда рассчитывают, судя по тому, какие деньги на вас тратят, что вы в себе и вы понимаете, что не надо гулять накануне.
— В Америке ты принадлежишь самому себе. Вот так вот можно сказать.

— «Мой отец был спортсменом, моя мать была великим спортсменом. Так как же я не мог не стать спортсменом?» Вот вы это, собственно говоря, и процитировали. Но еще раз повторяю. Мне интересно понять, насколько это заслуга родителей или все-таки врожденный талант. Потому что, повторяю, сегодня все родители ведут детей в спорт. Я привела сына, когда он был очень маленьким, на стадион… в школу ЦСКА, но через два дня я забрала его обратно, потому что он через два дня вышел и сказал: «Я не хочу этим заниматься». И в принципе я не жалею, потому что он не захотел. Ему 20 лет. Никаких признаков великого спортсмена он не подает. Но вы же знаете, что мало родителей, кто идут на поводу у детей. Большинство говорят: «Нет, иди и продолжай тренироваться». Вот как советует Саша Овечкин? «Нет, иди тренируйся — это будет все равно результат»? Или все-таки надо правда смотреть на желание ребенка.
— На желание ребенка, конечно. Я горел этим желанием, я, можно сказать, спал с клюшкой. И я просто не представлял свое детство и свою жизнь без хоккея. Понятное дело, что без родителей, вообще без моей семьи… Потому что 1990-е тяжелые времена были для всех. Я бы таких успехов никогда в жизни не добился. Чем пожертвовал вообще мой отец? Он забросил работу. Он целыми днями находился со мной. То есть по 3 тренировки в день. Я на стадионе — он на стадионе. Я на турнир — он на турнир. Мы едем в какую-то другую страну играть 3-4 игры — он со мной. Чисто смотреть, чтобы я развивался, чтобы я в какую-то другую сторону не пошел по стопам других детишек, которые в принципе… там, сигареты.

— То есть это для родителей полное самопожертвование. Если вы хотите, чтобы ваш сын или ваша дочь были великими спортсменами, вы должны жить их жизнью. И только тогда они станут великими спортсменами.
— Получается, да. Получается, так. Но кто-то, понимаешь, допустим, если ты живешь в Челябинске, в Новокузнецке, ты перевозишь своего ребенка в Москву, в школу-экстернат, спокойно занимаешься своими делами. В Челябинске, в Новокузнецке ты знаешь, что он находится в школе. У него ничего дурного не может быть, потому что у него тренировка, школа, тренировка, школа — все.

— А скажите мне такую вещь. У вас все-таки есть очень тяжелое событие в жизни, смерть вашего брата, которая, я читала, послужила неким переходным периодом во взросление. То есть как вы говорили, как вы рассказывали в интервью, после этого не стать большим спортсменом, не стать великим спортсменом и не увековечить память брата у вас внутренне не было никаких шансов. То есть вы себе это сказали, и вы это сделали. Это правда так? Если бы у вас было бы три брата и если бы ваш брат остался в живых, как вы думаете, вы бы по-другому выросли и стали другим спортсменом?
— Может быть, я вообще спортом бы не занимался.

— Вы думаете?
— Ну, конечно. Просто в тот момент я понял, что мне нужно никуда не сворачивать, просто идти… Получится — получится, не получится — буду заниматься чем-то другим. И здесь стечение обстоятельств, удача, везение, я не знаю, как это сказать, но все получилось так, как в принципе я хотел.

— Потому что вы в юном возрасте дали себе слово. Это же очень сложно — держать слово, особенно в таком возрасте. Вам сколько было? 10?
— Не то что я дал себе слово. Я просто сказал, что «ты должен сделать все возможное, для того чтобы ты радовал своих родителей». Потому что я видел, как переживали мои родители. В принципе в 10 лет ты другого просто не можешь дать. Я считаю так. Потому что ты должен дать результат на хоккейной площадке. Для меня это было самым главным. То есть я должен был выходить на каждый матч, я должен был забивать голы, чтобы у меня отец и мама радовались. Понятное дело, что радость была очень маленькая, но все равно для нас это было очень тяжелым. Не то что для родителей, а вообще для всей моей семьи — бабушки, дяди, тети очень тяжело переживали этот момент. Но для меня персонально было самое главное — порадовать, допустим, отца или маму, которые приходили на каждый… смотрели и переживали.

— Вы назвали сына Сергеем. Вы хотите, чтобы он продолжил династию Овечкиных? То есть вы хотите, чтобы ваши мальчики тоже были в спорте?
— То, что он будет в спорте, я не сомневаюсь. Потому что очень координированный, очень сильный и очень запоминающий каждое движение ребенок. Очень любит клюшки, очень любит шайбы.

— То есть он идет на лед?
— Ну, будем пытаться. Ему сейчас 2 годика.

— А во сколько ставите обычно? В 3-4?
— Я вообще поздно начал. Я начал заниматься почти в 8 лет.

— Это очень поздно для хоккея. А ставят вас во сколько? В 3-4, да?
— Кто в 3, кто в 4 годика. Но как бы… я хотел вообще поставить Сережу в Америке, когда у нас перед плей-офф, но опять эта пандемия все испортила. Мы заказали. Нам привезли коньки, нам привезли щитки. И когда он увидел коньки, ему начали одевать, он начал плакать, потому что он не понимает, что это такое вообще. А сейчас он и перчатки сам одевает, и шлем одевает. Вот такой, очень боевой пацан.

— Это, наверное, такой кайф, потому что вы, наверное, сравниваете с собой, со своим детством в 1990-е, с тем, какие щитки, коньки и форма была у вас, и просто на это смотрите — это как сказочный мир. Игрушки Александра Овечкина.
— У нас пластиковая клюшка была, а здесь мы пришли на «Динамо» — «ЦСКА». Там Дима Яшкин взял, ему отрезал клюшку. Я так про себя думаю: «Если бы я был такой маленький и мне такую клюшечку подарили, я думаю, что я бы намного больше шайб забил, 100%».

— А скажите, когда, например, вы это говорите, я понимаю, как вы трогательно относитесь к собственному сыну, как вы любите детей. Вот все-таки, раз мы с вами начали с того, что можно подумать о том, а что будет, если завтра последний день в жизни? Ну давайте подумаем, что будет завтра, если вы завтра вдруг стали министром спорта? Первые два или три решения, которые, вы считаете, необходимы для российского спорта? Мы же просто фантазируем.
— Сейчас меня поставило это в тупик. Я думаю, надо было бы узнать все проблемы, которые находятся внутри нашей страны. Это чисто мое мнение. Со всеми президентами федераций встретиться, узнать, какие дальнейшие движения, какие дальнейшие шаги мы должны будем сделать. Поставить… Потому что если взять, допустим, Америку, очень много легкоатлетических стадионов находится по всей стране. А это все привязано к школе. Причем, стадионы, сделанные не из асфальта, а там реально очень дорогое покрытие, очень качественное покрытие. Я думаю, что это можно было бы обсудить.

— То есть школьный спорт развивать, студенческий спорт развивать?
— Да, да. Потому что это, опять же, только сейчас…

— Это пока вы не разобрались.
— Да, пока я не разобрался. Что еще? Пока все. Пока больше ничего не пришло в голову.

— Интересно, как дополнительные деньги начать инвестировать в спорт. Потому что в основном же все на государственных деньгах, вы же знаете.
— Да. Но это уже надо будет с частными инвесторами разговаривать.

— Я поэтому вас и агитирую. У вас это хорошо может получиться, мне кажется.
— Поживем — увидим.

— «Без разницы, с кем ты дерешься. В плей-офф у тебя нет друзей, нет соотечественников. Ты бьешься за то, чтобы поднять Кубок Стэнли над головой. И если перед тобой стоит препятствие, то его надо переходить». Это вы сказали. А как это вообще? Вы понимаете: люди же, господи, вы через них переходите, вы им руки, ноги ломаете. После того как Кубок Стэнли подняли, не совестно? Не переживаете?
— Нет. Потому что на его месте мог оказаться бы я. Если мне сломали, еще что-то, но тот человек, который выиграл, он через все это должен пройти. У нас люди играли со сломанными пальцами, ребрами. Мы выиграли Кубок Стэнли. И боль забывается, а остается только та радость, те эмоции, которые ты получил от того, что ты прошел от А до Я.
Каждая игра вне зависимости от того, какой счет в серии и какой счет в игре, там все бьются до последнего. Потому что каждая секунда, каждый момент может поменять игру, и инициатива перейти на другую сторону.

— А есть вещи, за которые стыдно? Или такого не бывает?
— Нет. Понятное дело, что ты после игры чувствуешь себя чуть-чуть виновато. Ну, не виновато, а переживаешь, все нормально или нет. Но ты понимаешь, что это твоя работа, ты не подрался на улице из-за какого-то пустяка, а здесь ты реально на войне. Хоккей, тем более плей-офф — это чисто война. Если команда побеждает, она идет дальше. Команда проигрывает — все, едет домой.

— Вы мамин сын? Знаете, я в свое время, еще 10 лет назад, когда, помню, кто-то про вас рассказывал, и все говорили, что у вас реально мама… ну, понятно, она спортсменка, олимпийская чемпионка, женщина с характером. И что, условно говоря, очень многое в вашей жизни определяет мама. Маме понравилось — все хорошо. Маме не понравилось…
— Раньше было так. Сейчас уже совсем по-другому. Сейчас у меня семья, сейчас я делаю свои решения сам.

— Но мама же живет с вами. Да или нет?
— Нет.

— Она живет… В Америке вы живете… Или она в России живет?
— Она в России живет.

— А, она сейчас уже в России живет. А скажите мне — рабочие и домашние отношения вообще отличаются? Она вам по работе помогает? Или уже в основном взяла на себя роль бабушки, которая ухаживает за внуками?
— Нет, она не взяла роль бабушки. Нет. Она очень любит внуков, она очень любит Ильюшу и Сережу. Каждый раз просит: «Покажи видео». Но, опять же, это все из-за пандемии. Она была бы намного чаще у нас. Она, кстати, переболела у нас… Средней тяжести, но переболела.

— А с вами как?
— Вроде нормально.

— Ну вакцинируйтесь. Я всем говорю. Я вакцинировалась.
— Я сделал. Оказывается, у меня есть антитела.

— Ну так и шикарно. Получается, бессимптомно переболел. И вакцинировался.
— Нет.

— Не вакцинировался? Надо сейчас следить за антителами. Потому что они могут упасть.
— Ну посмотрим.

— Ну тьфу-тьфу-тьфу, дай бог, чтобы так и было.
— Да.

— А вот вопрос еще. Мой самый главный критик в семье… У нас идет обсуждение каждого матча, разные разговоры: почему там не забил в этот момент, а этот момент из-за чего случился. Реально это по-прежнему так? Вы дома потом оправдываетесь перед членами семьи за столом, почему что-то сделали не так, или бывают моменты, когда вы просто грубо отсекаете, говорите: «Слушайте, люди, дайте я дома отдохну?»
— Опять же, это было, когда мне было 20-21 год, когда все это происходило на таких повышенных тонах, потому что всегда нужен был результат, а сейчас уже выиграли — выиграли, проиграли — проиграли. «Молодец, хорошо сыграл». И все. Сейчас, как раньше было… После каждой игры ты едешь и думаешь: «Довольны они или недовольны? Что они сейчас мне скажут?» И ты накручиваешь себя, накручиваешь. А сейчас уже спокойно.

— А как расслабляетесь после игр?
— Дома. Или если у нас игра в пять, пошли в ресторан с ребятами, посидели, покушали — и домой.

— То есть можно нормально выпить или поесть? Или чего хочется?
— Конечно.

— Да?
— Да.

— А как? Я могу рассказать, как в нашей профессии. В принципе больше бокала нельзя, потому что потом все на лице. Хотя, конечно, если большой тяжелый эфир, все равно потом есть хочется, пить хочется — это нормально. Поэтому всегда себя сдерживаешь. Бывают, например, тоже случаи, когда люди говорят: «Мне срочно нужен массаж». Или: «Я просто лежу, сплю в лежку». Или у кого-то сразу начинает что-то гудеть, болеть, мысли, надо собраться, побыть одному. То есть все уже настолько профессионально, что просто отработали, пошли нормально поужинали без особого зажига, как вы говорите, и вернулись домой?
— Да, все.

— Вы уже нормальный семейный человек.
— Конечно. Потом на следующее утро проснулся, потренировался — и ты как огурчик.

— Шикарно. То есть просто ходят легенды о том, как отдыхают спортсмены. Я про это хотела спросить.
— Нет. Мы любим отдыхать, как и все обычные люди. Если у нас есть возможность отдохнуть, почему нет? Я не вижу ничего такого плохого.

— Нет. В этом ничего плохого нет. Просто интересно. Вы же сами сказали, что все-таки возраст. И здоровье позволяет как гулять? Можно условно выпить бутылку, можно выпить десять. Бывает же богатырское здоровье. Вы же все равно в понимании людей русский богатырь.
— Опять же, сезон и межсезонье — это разные вещи. В межсезонье ты все, что хочешь, то и делай. Но когда идет сезон, ты должен все делать по своим правилам. На протяжении нескольких лет ты уже знаешь, что тебе нужно делать.

— Зачем вы придумали Putin Team? Сейчас объясню свой вопрос. То есть вы, я так понимаю, еще его и финансировали? То есть вы инициатор, вы всех туда пригласили, вы всех туда завели. Вы же все-таки живете там. А все-таки политическое такое движение, пусть и не в качестве партии, оно же требует понимания того, что здесь происходит. Какие цели и задачи у Putin Team? Вы всегда во всем соглашаетесь с президентом? Или не со всеми его решениями?
— Я просто поддерживаю своего президента. Я его очень сильно уважаю. И я хотел, чтобы реально у нас была Putin Team.

— А Putin Team — это что? Это может быть партия Овечкина потом?
— Нет.

— Это просто организация такая?
— Это просто организация, привлекающая молодежь по всем разным направлениям.

-А почему не может стать партией?
— Я же спортсмен пока. Куда?

— А, тем не менее, вы просто безоговорочно поддерживаете? У вас нет никаких вопросов, и все?
— Да. Мне просто нравится, как наша страна сейчас… Я живу в Америке. Я вижу, как положительно относятся к нашему президенту.

— К нашему президенту?
— Да.

— А как это выражается? Я про это тоже много слышу. А вот вы, например, идете. Все знают, что вы русский. Вас часто спрашивают про президента?
— Не то чтобы часто. Если посмотреть все новости, которые там идут, что постоянно Россия, Россия, Россия, Путин, Путин, Путин. И понятное дело. Может быть, его не уважают, но по крайней мере мне все говорят, что «мы уважаем вашего президента».

— И когда вы даете интервью, вот просто интересно, то есть всегда, когда заходит разговор про Россию, всегда только позитивно?
— Да. Ко мне только с позитивной точки…

— Они вас боятся просто.
— Не знаю. Может быть.

— А скажите, а может быть что-то, что вас заставит разочароваться в президенте?
— Я думаю, предательство. Я думаю, обман. Самое главное, что я же простой человек. Я общаюсь с простыми людьми. И каждый человек, с кем я общаюсь, все доверяют Владимиру Владимировичу. Поэтому это самое главное — доверие. А если ты потерял доверие, его уже обратно тяжело…

— Как дела в Америке? Не могу не спросить. Несмотря на то, что вы здесь. А там что происходит?
— Я здесь уже два месяца.

— Ну все равно плюс-минус. Вы же жили… Вы были на приеме у Трампа. Я так понимаю, после инаугурации. То есть вы видели его живьем. Вы с ним общались. Когда вы Кубок Стэнли взяли, опять вас приглашали в Белый дом. То есть вы с Трампом успели пообщаться? Ваше пусть даже обывательское, но человеческое мнение. Что такое Дональд Трамп?
— Наслаждающийся жизнью человек. Так можно сказать. Он просто живет и наслаждается.

— А в чем разница? Все равно же мир сравнивает. Мы две большие сверхдержавы. Вы общались с Путиным, вы общались с Трампом. Вы тот человек, который по-человечески может сказать, какая разница в ощущениях.
— Оба простые, оба дружелюбные. Вот и все.

— О чем Трамп спрашивал? Любит хоккей реально?
— Да. Он сказал, что, во-первых, он очень сильно уважает Владимира Владимировича.

— Он вам это сказал?
— Да. Очень любит страну нашу, Россию. Вот и все, в принципе.

— Слушайте. Это очень круто. Неожиданно, конечно, что Трамп на протокольной встрече вот так взял и передал. Он же понимал, что вы это передадите.
— Понимал. Но так и есть.

— Скажите мне, пожалуйста, а вот когда вы говорите про свою простоту, я поражаюсь. Потому что когда я прочитала, что вы даже в свою деревню приехали, я обалдела. И есть какая-то в вас такая необычность, что при колоссальных деньгах по мировым меркам вы все-таки остались реально человеком, которому не чуждо ничего из своего детства, из своего прошлого, из того, откуда он вырос. С чем это связано? Это родители? Мне тоже рассказывали, что вас папа учил водить, сажал вас между ног, вы водили эту машину. У вас это семейное такое? Овечкины друг другу это все передают?
— Я думаю, во-первых, это воспитание. Во-вторых, у меня отец говорит: «Будь проще — к тебе потянутся люди».

— А как это? Вы также говорили, что он говорил оставаться собой. Что есть оставаться собой? Вот вы себя ловили на том, что «слушай, я уже Александр Овечкин, меня знает весь мир, мне Роналду звонит, мне Месси шлет поцелуи» и так далее. Вот как это — оставаться собой?
*- Не возвышать себя среди других людей. Потому что я, опять же говорю, вырос в простой спортивной семье. У меня детство проходило в деревне. Потом у меня были сборы, потом у меня был хоккей, потом школа. Все. И в принципе, как я думаю, у всех хоккеистов, которые сейчас начинают заниматься, детство… деревня или дача. А приехал в деревню просто повидать, как поживают мои детские друзья.

— Ваша первая любовь.
— Да, кстати.

— Как вы не боитесь? Я боюсь всех этих сайтов одноклассников. Люди же меняются.
— Меня в «Одноклассниках» нет.

— Но все равно деревня — это то же самое, как на сайт «Одноклассники» зайти.
— Мне было 7 лет. Понятное дело, что все изменились. Понятное дело, что все стали намного старше. У кого-то уже трое детей. Но, опять же, ты приехал, повспоминал, посмеялся, покушал и поехал обратно домой.

— А кто ваши кумиры? На кого вы равнялись? На кого вы смотрели и думали: «Я тоже когда-нибудь буду таким же»?
— Понятное дело, это Майкл Джордан.

— А почему именно Майкл Джордан?
— Кстати, смотрела?

— Конечно, «Last dance».
— Да. Я просто кайфовал. Я смотрел, я все закрывался. Настя была беременна. Говорю: «Все, меня час не трогать».

— Фильм невероятный.
— Вообще. Я просто кайфовал. Я видел то, как в принципе он настраивал команду, как он хотел, чтобы вокруг него все люди становились лучше, игроки лучше. Это просто феномен.

— Он просто еще по человеческим качествам невероятный спортсмен. Потому что там же как раз их показывают, сравнивают.
— Он всегда был победителем.

— И он за собой тащил. У многих спортсменов в команде карьера могла бы сложиться по-другому, если бы не он. Вы такой же?
— Я тоже не люблю проигрывать. Но иногда надо проиграть.

— Для чего? Стимул к победе?
— Конечно. Допустим, если я понимаю, что человек слабее меня, и я знаю, что я его легко могу победить, но ему нужна эта победа в психологическом плане, я проиграю.

— Это как вы в шахматы с Малкиным играете. Я про это тоже читала.
— Нет, мы в шахматы играли с Панариным.

— С Панариным играли? И что? Как вы с Панариным?
— Он хорошо, кстати, играет.

— То есть ему не надо поддаваться?
— Нет. Мы в шашки играли с Малкиным. В домино.

— А, ну так это все преподнесли. В шахматы… Я просто подумала — ничего себе. Так я и в нарды вас обыграть могу. Это не проблема. Я-то думала в шахматы. Овечкин сидит. Думаю: «Ничего себе! После хоккея сидит и часами в шахматы еще играет».
— Ну не часами. Там одну партию 15 минут, и все. Выиграл — выиграл, проиграл — проиграл.

— А, ну понятно. Хорошо. Скажите мне, пожалуйста, напоследок про приметы. Я всегда была в шоке как девочка из Тбилиси, привыкшая к футболу. Вы понимаете, что люди просто… Не знаю, как сейчас. Люди не мылись. За день до матча нельзя было мыться, нельзя было смотреть влево, нельзя было брить бороду.
— Нет, таких пример у меня нет. У меня есть определенная примета, которая в принципе особо ничего не делает.

— А что за примета?
— Я сейчас подумаю, как лучше сказать.

— Да говорите, как есть. Не все такое можно озвучивать?
— Конечно. Там ничего. Ни мыться, ни бриться.

— Это на здоровье. Помылись, побрились — чистенькие пришли.
— Да. Но, допустим, у меня есть шайба, которую я взял после моей первой игры в NHL. На выезде. Мы играли, по-моему, против «Рейнджерс». И она до сих пор у меня есть. Если посмотреть на мою клюшку, она постоянно черная. Я обматываю белой лентой. И она у меня постоянно черная. Я каждый раз перед шайбой делаю клюшку. Это одна из примет.

— Если эта шайба не в руках, вы нервничаете?
— Не то чтобы нервничаю. Это какой-то ритуал. Допустим, что еще? Перед каждой игрой я меняю шнурки. Перед каждой игрой я делаю три клюшки новых. Это самые простые приметы, которые у меня есть.

— Интересно. А как вы от постоянного 24-часового внимания назойливых поклонников не устаете? Что вы себе каждый раз говорите?
— Я на это не обращаю внимания просто.

— Но вы же никогда не отказываете. Я сколько раз была свидетелем? Всегда фотографируетесь, обнимаетесь, даете автограф.
— Я не обращаю внимание на это, потому что я такой человек. Если я пошел в ресторан и меня видят с бокалом пива, это не означает, что я алкоголик или я сейчас нажрусь. Ну сфотографировали и сфотографировали. Ну что? Все мы люди, все мы обычные.

— Не могу вас не спросить, если уж тогда последний день. Вы говорите — всех нужно… Все-таки вино или женщины?
— После вина тяжеловато. Лучше, конечно, два варианта.

— Что вы думали, когда вы держали Кубок Стэнли над головой? Какие мысли вообще в этот момент у человека в голове?
— А я не помню. Просто память исчезла. Просто я был таким счастливым, таким радостным. И меня просто эмоции перехлестнули. Я не помню этот момент, когда я взял Кубок Стэнли. Вот смотрю сколько раз — я не могу вспомнить…

— Что в голове.
— Да, что у меня было в голове. Я не помню, допустим, как мы делали круг почета, фанатам показывали. Я очень смутно помню, что было в раздевалке, когда мы там праздновали. Это именно мечта, когда у тебя столько разочарований, когда у тебя столько негатива от прессы, негатива от болельщиков, что этот груз ответственности на плечах. И когда ты просто понимаешь, что «все, можете все заткнуться».

— То есть…
— Вот оно. Это просто не описать словами.

— А кому позвонили, помните?
— Я позвонил сразу отцу. Потому что мама была в Вашингтоне, отец был в Москве. Я позвонил отцу, показал: «Пап, смотри, Кубок Стэнли. Тут все пьяные, танцуют уже». Он, конечно, в слезах, плачет. Этот момент очень дорогой. И самое главное, когда была пандемия, в Америке показывали все игры… по-моему, четвертьфиналы.

— Повторы.
— Да, повторы. И реально ты какие-то моменты помнишь, а последнюю игру (финал) очень смутно помню. Потому что вся эта… Ты понимал, что мы ведем в серии 3-1, и ты не хочешь, чтобы это продолжалось. Ты хочешь, чтобы все закончилось, чтобы отдыхать, наслаждаться моментом, наслаждаться кубком, наслаждаться с семьей, с родными, с близкими. И вот тот день я вообще очень смутно помню. Хотя я все моменты нормально…

Скачать приложение Sport24 для iOS

Скачать приложение Sport24 для Android