«Для меня одинаково ответственно и прыгнуть, и дочке подгузник сменить». Он летит с высоты 27 метров

Марина Крылова

Поделиться

Комментарии

Завтра на чемпионате мира по водным видам будет страшно красиво — медали разыграют мужчины-хайдайверы, выполнив решающие третью и четвертую попытки. Парни летят в воду с высоты 27 метров и погружаются на скорости под 100 км/ч.

У России есть свой чемпион — Артем Сильченко. В 2006 году он выиграл чемпионат мира среди профессионалов, организованный Всемирной федерацией хай-дайвинга. В 2013 — Мировую серию Red Bull Cliff Diving. А еще придумал сложнейший прыжок в истории — со стойки на руках, с 2,5 оборота назад, 2,5 винта и слепым входом в воду.

Прописку на чемпионатах мира по водным видам спорта хай-дайвинг получил только в 2013 году. На первом чемпионате в Барселоне Артем остался без медалей, зато завоевал бронзу на домашнем турнире в Казани-2015 и точно поборется в Кванджу. Перед отправлением в Южную Корею Сильченко рассказал Sport24:

• про встречу с китайским шаманом и целебный отвар из змей,
• про работу на круизном лайнере и тренировки без вышки и бассейна,
• про то, как привезти украинца в Крым после 2014 года, а хай-дайвинг — на Олимпийские игры.

***

— Когда готовилась к интервью, подумала, что по вашим перемещениям можно изучать географию. Самое роскошное место в мире, которое видели лично?
— В Тайланде много крутых мест. Но, наверное, самое интересное — в Мексике, сеноты. Это природные колодцы. Они находятся прямо в джунглях. Индейцы майя использовали их для жертвоприношений. Там глубина около 20 метров — сбрасывали людей, чтобы наверняка. Между ними — целая сеть подземных тоннелей. Большая история и пока плохо изученная. Очень атмосферно.

— А лучшее место для клифф-дайвинга?
— Пожалуй, тоже мексиканские сеноты. Мы надстраивали вышку и прыгали с 27 метров. Первые полпрыжка делаешь под солнцем, когда все видишь, а потом влетаешь в тень и практически летишь в бездну. В общем, место классное, очень необычное.

— 27 метров — это крыша девятиэтажного дома. Как вы туда поднимаетесь перед прыжком?
— Это сильно зависит от того, где прыгаем. Например, прыгали в Копенгагене со здания оперы — спокойно заходили в лифт, поднимались на крышу, и все. Расход энергии минимальный. А в том же Тайланде минут 15 уходит только на то, чтобы подняться на вышку. Сначала поднимаешься вверх вдоль скалы по какой-то бамбуковой лесенке, метров на 50, потом идешь в сторону, опять по каким-то бамбуковым палкам, еще метров 100, потом выдают альпинистское снаряжение, привязывают и спускают на стартовую площадку. Снимаешь с себя снаряжение, его уводят наверх, а ты понимаешь, что стоишь на камне — и все, хода назад уже нет.

Один раз прыгнуть, проделав такой маршрут, — это еще ничего. Когда заходишь на четвертую попытку, бывает, чувствуешь, что ножки уже не те, не такие свежие. Но это наша работа, и мы к этому готовимся.

— Вы восемь лет прожили в Китае, когда выступали в местном шоу. Успели что-то понять про китайцев?
— Не скажу, что прям понял, но друзей и знакомых там появилось много. Мне очень нравится эта страна. Восемь лет — как один день, с удовольствием. Люди там потрясающие, очень добрые и позитивные. Правда, с ними лучше не ругаться. Сами по себе они не агрессивные. Но если китайца каким-то образом зацепить, то вспыхнет мгновенно. А еще они очень сплоченные, всегда друг за друга заступаются.

— Сейчас очень много говорят про китайское экономическое чудо. Вы видели, как менялась страна в режиме реального времени. Как думаете, почему у них получилось?
— Города растут с такой скоростью, что просто не успеваешь что-то осознать. Я приехал в Шэньчжэнь, когда городу было лет пять-семь, а проживало там уже больше 16 миллионов человек. Сейчас это один из экономических и бизнес-центров Китая. К тому моменту, когда я уезжал, население и город увеличились вдвое.

Города огромные, люди работают. Но, если честно, мне кажется, это миф, что они работают больше всех или лучше всех. Просто их очень много, на самом деле много. И то, что в России, например, делает один человек, китайцы делают втроем-вчетвером. Поэтому у них все получается быстрее. И с этим ничего не поделаешь.

— Как вы объяснялись с китайцами? Что-то выучили на китайском языке?
— У нас был русско-украинский коллектив. И между собой мы, понятно, общались на русском. Еще была переводчица. Но мы старались обращаться к ней только по серьезным вопросам. Объясниться в кафе, в такси или в магазине я мог и по-китайски, на местном диалекте. Специально его не учил — просто запоминал что-то в процессе общения.

Я бы не сказал, что китайский разговорный очень сложный. Выучить письменный китайский европейцу практически невозможно, да. А в разговорном ничего такого нет. У них нет ни времен, ни склонений, ни спряжений — никаких усложнений. Есть только четыре интонации. Звучат китайские слова, конечно, пугающе, но говорить легко.

— Три вещи, которые вы перенесли бы из Китая в Россию.
— Больше всего мне нравится в китайцах то, что они приветливые. У нас, к сожалению, тебе рады далеко не все и не всегда. Это первое.

Второе — китайская кухня. Я вообще обожаю азиатскую еду. Причем совсем необязательно пробовать ее в каком-то дорогущем ресторане. За годы жизни там я очень подробно изучил бедные районы, где живут настоящие работяги-китайцы. Так вот они питаются в основном в чифаньках (от слова «чифань» — еда по-китайски). Стоит какой-нибудь столик или что-то наподобие, сооруженный из ящиков, и тут же, прямо при тебе готовят. Продукты — свежайшие.

А третье так, навскидку, и не скажу.

— Если вернуться к кухне, пробовали что-нибудь экзотическое, кузнечиков каких-нибудь?
— Кузнечики — это совсем на любителя. У них бывают специальные ярмарки, на которых вся эта страшная живность — в ассортименте. Я туда как-то не очень стремился попасть. А чтобы китайцы сами просто на улице ели кузнечиков — такого не встречал. Им хватает свежих морепродуктов и мяса. Да, еще собак едят. И с большим удовольствием, причем это далеко не самое дешевое блюдо. Но этого я, конечно, уже не понимаю.

— Самое глухое место, где приходилось выступать?
— Насчет глухого — даже не знаю. А вот чтобы не хотелось в воду залезать — Колумбия. Прыгали там в порту. Вода была очень грязная, практически ядовитая. Местные жители говорили, что мы психи, что туда вообще никто никогда не лазит. После прыжка мы буквально заливали антисептики в нос, в уши.

Вообще обычно для прыжков выбирают самые красивые места в мире. Некрасиво мы не прыгаем. В Колумбии тоже было красиво, просто вода сильно подкачала.

***

— Вы живете и тренируетесь в Воронеже. Насколько знаю, там даже с бассейном есть сложности — что там делать хай-дайверу?
— Да, прыжковый бассейн у нас один. Собственно, в нем я и тренируюсь всю жизнь — с тех пор, как начал прыгать. Понятно, что до хай-дайва ему далеко. Максимальная высота — 10 метров. Технику отточить, в принципе, можно. Говорить, что так можно подготовиться к чемпионату мира, на котором нужно прыгать с 27 метров, мягко говоря, не очень разумно. Но что делать? Пытаемся импровизировать.

— В России вообще можно где-то полноценно тренироваться?
— Стационарной базы у нас нет. Мы пытались поставить в Крыму. Но как-то все заглохло.

По большому счету хай-дайвинг у нас — спорт без спорта. Он как бы есть на официальном уровне, входит в программу чемпионатов мира, Кубок мира проводится, но при этом фактически нет классификации.

Есть страны, в которых активно поддерживают и развивают это направление. От нас федерация вроде бы тоже не отказывается, но при этом мы все получаем по остаточному принципу. Простой пример: у меня серебро Кубка мира по хай-дайвингу, бронза чемпионата мира, а звание — мастер спорта России по прыжкам в воду. Когда намекнул, что заслужил как минимум международника, мне сказали, что отдельной классификации по нашему виду спорта нет, а в классических прыжках я на международника не наработал. Получается, чемпионат мира есть, медали есть, а соответствующего звания — нет. Все рады, если ты достигаешь какого-то успеха, но при этом я бы не сказал, что кто-нибудь готов для этого что-то делать.

— Вы 10 лет участвовали в соревнованиях и параллельно участвовали в различных шоу. Такое совмещение не мешало?
— Я бы сказал, что свои лучшие результаты показывал именно тогда, когда работал в шоу. У меня была высота. Я был к ней припрыган. Сейчас я вроде бы тоже тренируюсь, но это все не то. Как взять пловца и начать его тренировать в 10-метровом бассейне. Он сможет отдельно отработать вход в воду, отдельно — гребок или разворот. Запусти его после этого в 50-метровый бассейн на Олимпийских играх или на чемпионате мира — естественно, он проиграет. Без шансов.

Вот и я, имея под собой только 10 метров, отрабатываю прыжок по частям. Потом его надо собрать, а на это у меня всего один день, непосредственно перед соревнованиями. Требовать результатов в такой ситуации, мне кажется, не совсем честно. Это касается не только меня, а вообще любого спортсмена нашей сборной по хай-дайвингу. Чтобы что-то требовать, надо сначала что-то дать. Мы умеем прыгать, можем на равных бороться с мировыми лидерами, но часто приезжаем на соревнования неподготовленными.

— Насколько реально заработать хай-дайвингом на жизнь?
— В России — нереально. Но вообще мы участвуем в разных коммерческих соревнованиях и живем в основном на призовые. При этом знаю, что в Мировой серии по классическим прыжкам в воду ребята зарабатывают гораздо больше.

Хай-дайвинг — не олимпийская дисциплина. И поэтому у нас он пока никому не интересен. Многие прыгуны выбирают такой путь: работа в шоу — это основное занятие, а на соревнования выезжают просто ради удовольствия, когда хочется встретиться с друзьями.

— Шоу — это хороший способ заработать?
— Это честный способ заработать, во всяком случае. Конечно, многое зависит от самих шоу. Есть определенная градация. Разброс в заработках очень большой. Кроме того, в последние годы шоу не отпускают на соревнования. Именно крупные шоу, где хорошая работа, престижная. Руководители этих водных шоу решили, что спортсмен, выезжающий на соревнования, во-первых, оставляет пустым рабочее место, а во-вторых, рискует получить травму. Им просто невыгодно отпускать спортсмена. У меня было много хороших предложений, но, поскольку в прошлом году я отобрался на чемпионат мира, решил: этот год потренируюсь, отпрыгаю, а дальше будет видно.

— Сколько в среднем стоит выступление в шоу?
— Если это не хедлайнеры вроде «Дю Солей» или «Франко Драгоне», порядка 100-150 евро в день. В зависимости от того, кто ты и что умеешь делать.

— Вы успели поработать и на круизном лайнере. Как все устроено там?
— Да, отработал два года, точнее — два контракта по 10 месяцев. На лайнере я не спортсмен. Я артист. Это моя непосредственная работа. И еще — член экипажа, поэтому надо регулярно проходить всякие учения и тренинги: что делать, если корабль пойдет ко дну или кто-то из пассажиров окажется за бортом. Учения могли начаться в любой момент. Конечно, старались не сходить с ума и проявлять лояльность в этом смысле, но постоянно напоминали, что команда должна быть готова всегда и ко всему.

— Эти знания когда-нибудь приходилось применять на практике?
— Нет. Мне повезло. Хотя по рассказам друзей знаю, что всякое бывало.

***

— Вы сказали, что в Крыму не получилось построить стационарную базу. Но, насколько знаю, получается проводить международные соревнования. После 2014 года это стало сложнее?
— Я спортивный директор этих соревнований. И должен делать так, чтобы на них приезжали все самые лучшие.

В этом году 10 августа проведем их уже в третий раз. Самые лучшие прыгуны мира уже подтвердили свое участие. Тяжелее всего было в первый год. Все прыжковые организации предупредили своих спортсменов, что к нам лучше не приезжать. Кому-то звонили даже из местных министерств спорта. Конечно, кто-то отказывался. С другой стороны, нас тогда поддержал Гари Хант, британец, самый сильный прыгун на данный момент. Да, во многом потому, что мы дружим и именно я позвал его в гости. Но это уже не так важно, главное — соревнования состоялись. На второй год все было уже немного лояльнее.

На самом деле, турнир в Крыму очень классный. Мы хотим сделать его ежегодным. Хотя с поддержкой именно в нашей стране пока все очень непросто.

— Отношения между русскими и украинскими спортсменами весна-2014 как-то поменяла?
— В моем окружении — точно нет. У меня жена бывшая украинка, сейчас у нее просто российский паспорт. Друзей на Украине не меньше, чем в России.

Ребята-украинцы приезжают в Крым и выступают у нас на соревнованиях, хотя на них сильно давят дома — и до, и после соревнований. Но они, во-первых, храбрые. А во-вторых, мы друзья. Приезжают, прыгают, а дальше — будь что будет. Опять же: они прыгают под своим флагом, за свою страну — и для адекватных людей, наверное, не так уж и важно, где именно они прыгают.

Есть такое выражение, что спорт вне политики. В большинстве случаев это уже не так, к сожалению. Но мы все-таки хотим верить, что дружба сильнее, что есть наша хай-дайверская семья, в которой никто не зацикливается, откуда кто родом и где собирается выступать. Приглашают — еду.

***

— В одном из интервью вы говорили, что был период, когда приходилось бороться со страхом перед прыжками. Что именно делали, чтобы преодолеть это чувство?
— Каждый раз по-разному. Чаще всего просто уговаривал себя, что готов. А еще понимал, что сейчас страшно, но пройдет буквально две минуты — все закончится, и страшно уже не будет. Я вынырну и буду улыбаться.

Страх — это такая в большей степени философская история. Прочитал где-то, что, испытывая страх, мы сражаемся с тем, что только может произойти. И подумал: если это еще не произошло, значит, этого нет, то есть я боюсь того, чего на самом деле нет. А в этом уж точно нет никакого смысла. Так как-то постепенно я в это очень поверил и сейчас почти всегда захожу на прыжок с улыбкой. Только важно понимать: страх все равно никуда не уходит. И это нормально. Просто теперь его получается контролировать.

— Когда вы начинали прыгать, были свободным человеком. Теперь есть семья — жена и двое детей — а значит, и ответственность. Это не останавливает?
— Конечно, семья — это ответственность. Но для меня одинаково ответственно — что прыгнуть, что дочери подгузник поменять.

Есть очень важный психологический момент: прыгать нужно для себя, нельзя делать это для кого-то. На вышке ты всегда один.

— Жена никогда не говорила, что пора завершать карьеру?
— А я у нее никогда не спрашивал, что мне делать, а что — нет. Я самодостаточный человек. Да и познакомились мы, когда я только учился прыгать как хай-дайвер, поэтому она насмотрелась всякого, и не думаю, что еще остались какие-то эмоции. Для нее мои прыжки — такая же работа, как у всех нормальных людей.

— Что страшнее: прыгать самому или наблюдать, как прыгают друзья?
— Прыгать самому в разы легче, конечно. Хотя бы потому, что я знаю, что у меня в голове. Когда идет друг, почти нереально просчитать, чем все закончится, даже если общаешься с ним за несколько секунд до прыжка. Может быть, он на панике сбросится, образно говоря. Очень не люблю смотреть, как прыгают другие. Но иногда приходится, чтобы потом разобрать ошибки — в хайдайве как таковых тренеров нет, мы сами друг другу подсказываем.

Когда приезжают совсем молодые ребята, неопытные, стараюсь отпрыгать быстренько свою программу, особенно на тренировках — и уйти. Потому что, к сожалению, очень часто после их прыжков подключаются водолазы и скорая помощь.

&

— Вы видели когда-нибудь, как человек разбивается насмерть?
— У нас, к счастью, смертельных случаев не было. А вообще, конечно, это смертельная высота, особенно если человек не подготовлен. Удары очень сильные и очень страшные — видел много раз. И сам хорошенько прикладывался.

Грег Луганис, сейчас спортивный директор Red Bull, прыгнул как-то в Афинах — и размотался прям на ухо. Четко приводнился, очень горизонтально, с накрутом. Я начинал снимать его прыжок, но приводнение в итоге даже снять не смог — так и замер с телефоном в руке.

— Самый жуткий из ваших прыжков?
— Идеально горизонтально никогда не приводнялся, но очень близко к этому был, наверное, раз шесть-семь. Какой из них был самым жестким, не могу сказать. Бывают удары, когда тебе просто больно и когда очень больно. Мои — из серии «когда уже не больно». От шока. Меня не выключало совсем — такой организм. Мозг просто понимал, что произошло что-то страшное, а боли не было. И это жутко, на самом деле.

***

— Прыжок с такой высоты, даже удачный, все равно огромный стресс для организма. Как восстанавливаться?
— Да, удар об воду идет по всему телу. Но повторю: мы к этому готовы. Прыгнул раз, получил, вытерся, обсудил с друзьями недочеты — и полез дальше прыгать. Единственное, конечно, тяжело, если за день надо много попыток сделать. Мой рекорд — шесть-семь прыжков подряд. Это достаточно много. На следующий день мышцы сильно слабеют.

Чтобы быстрее восстанавливаться, я постоянно меняю способы тренировки и подкачки. Главное — не делать долго одно и то же. Как только упражнение стало удобно выполнять, нужно его менять — оно уже перестало быть эффективным.

— Какие-то необычные методы восстановления пробовали?
— Конечно, я же все-таки в Китае восемь лет прожил. У нас там дедушка один был, мы его между собой называли шаманом. У меня была очень серьезная проблема с коленом и еще целая куча проблем поменьше типа надрыва связок.

Так вот дедушка этот — очень талантливый мануальщик, а еще готовил всякие китайские отвары. Из змей, например. Противно настолько, что словами не передать. Но вопрос стоял так: хочешь ходить — пей, не хочешь — лежи и страдай. Я очень хотел, поэтому делал все, что он мне говорил.

— У русских спортсменов, особенно у теннисистов и хоккеистов, сейчас очень популярны поездки на Алтай и мараловые ванны. Не пробовали?
— Я же говорю: хай-дайв фактически спорт без спорта, у нас нет доступа к тому, чем пользуются другие спортсмены. Даже вот перед чемпионатом мира команда по прыжкам в воду поехала на сбор на высокогорье в Болгарию, чтобы подышать разряженным воздухом, потом — на восстановительный сбор в Сочи, где все эти массажи, криомагнетизм и так далее, потом — сбор в Корее, чтобы пройти акклиматизацию, дней 10. А мы прилетели непосредственно под старт. И нам еще сказали: «Ребятки, купите билеты сами, потом с вами рассчитаются».

Поэтому ничего специального для поддержания формы я не использую. Турнички возле школы — мой максимум. Перед первым чемпионатом мира в Казани была такая же история. Единственное, перед Казанью у меня бассейн был закрыт, а сейчас повезло — воду слили в день моего отъезда на чемпионат. А вот, например, Игорю Семашко не повезло — в Казани, где он живет и тренируется, это случилось сильно раньше.

***

— Ваша главная фишка — прыжок со слепым входом. Расскажите так, чтобы стало понятно простому человеку, чем он отличается от остальных?
— Трудно объяснить. Как устроен обычный прыжок в хай-дайве? Есть первая фаза — фаза полета, которая занимает метров 10, максимум — 15. За это время делаешь максимальное количество сальто и оборотов, последние 17 или 15 метров — все зависит от сложности прыжка — идет подготовка ко входу. Их пролетаешь самое большое за полсекунды. Ускорение бешеное.

Большинство ребят делают сальто вперед с полувинтом. По сути — то же самое, что гимнастическое колесо на полу. Это позволяет поймать глазами воду. Мы с Игорем Семашко используем технику слепого входа — делаем прямое сальто вперед. Теряем воду из вида, и по большому счету остается только мгновение, чтобы рассчитать высоту, скорость вращения, скорость падения и угол, под которым летишь. Одним словом — работаешь на инстинктах.

Вообще слепой вход в воду используют только русские ребята. Одним из первых его начал делать Андрей Рублев из Ставрополя. В этом году мы с Игорем Семашко делаем полностью все слепые прыжки. Я вообще убрал из программы полвинта вперед.

Во всем мире такие прыжки даже называют «русской рулеткой». Это тот уровень сложности, с которым нужно выигрывать. Но если что-то пойдет не так — только поражение. Средние места мы практически не занимаем никогда.

— Зачем вам это? Так удобнее?
— У меня часто спрашивают, почему прыгаю именно так. Я нашел универсальный ответ: я так хочу. Меня это цепляет. Мне страшно, и я чувствую всю полноту жизни в этот момент. К тому же для обычного прыжка я не настолько быстрый, чтобы собирать максимальную сложность. То, что я могу сделать, используя обычный вход в воду, мне уже не очень интересно.

Сейчас у нас с Игорем одни из самых дорогих программ в мире — хорошая надбавка к коэффициенту за сложность. И если я исполняю свои прыжки классно, то, скорее всего, выиграю. Но даже небольшая ошибка сразу отбрасывает назад. Ценится только идеальное исполнение. За ошибки наказывают строже, чем ребят с классической техникой.

— Как вы относитесь к любителям, которые забираются на скалы и прыгают? Сейчас это модно. Федор Смолов как-то в отпуске пробовал.
— Я уверен, что в футбол играю гораздо лучше, чем Федор прыгает. И во всех интервью всегда говорю: люди, не прыгайте, не делайте этого. На YouTube иногда уже страшно заходить — очень много видео, которые заканчиваются гибелью людей. Погибают по собственной глупости, не понимают, что вода мягкая, только когда она в стакане, когда ее пьешь. А вообще вода не сжимаема. От удара определенной силы асфальт сожмется, а вода — нет. Удар смертелен. Причем асфальт разбивает лицо, а вода разрывает внутренние органы.

Одно дело, когда мы заходим на прыжок, — мы понимаем, куда идем, готовимся и физически, и морально. Это годы тренировок. Другое дело — неподготовленный человек. Кроме того, еще нужно учитывать: если течение, фактически в любой момент может какое-нибудь бревно подплыть, дно не проверено. Куча факторов.

Сейчас в Москве и Питере начинают открываться школы, куда может прийти любой человек, чтобы его научили профессионально прыгать. Это будет сухой зал, это будут батуты, акробатика, растяжка, подкачка — и только потом выход на воду, работа с разными вышками, вращения, сальто. Вот это — круто и относительно безопасно. А не видео в инстаграме ради лайка, за который вообще-то можно поплатиться жизнью. Тем более если прыгаешь со скалы. Скалы очень коварные — никогда не знаешь, какое там дно. Потом — что за камень, на котором стоишь, удержится ли он вообще во время прыжка. Надо подходить к таким моментам очень ответственно, с умом. Но его не всегда хватает.

***

— Для меня хай-дайвинг — точно в топ-3 самых безумных видов спорта. А как выглядит ваш топ?
— Прыжки с трамплина, наверное, на первом месте. Хотя этот вид спорта нам родной — когда в Советском Союзе только зарождались прыжки с трамплина, туда очень много людей перешло именно из прыжков в воду. А поскольку из меня лыжник, мягко говоря, так себе, меня этот вид спорта по-настоящему завораживает. Люблю смотреть на то, что сам делать не умею. Никогда не смогу прыгнуть, как они.

А вообще, я человек летний. Все, что касается серфинга, каких-то пляжных видов спорта — это люблю и умею. С зимними видами, конечно, сложнее. Умею передвигаться на коньках и на лыжах, но всегда с восхищением смотрю на тех, кто делает это профессионально.

Убивают ребята, которые занимаются санным спортом и скелетоном. Безумные скорости. Я понимаю, что они контролируют ситуацию, но не настолько тотально. Если что-то пойдет не так, то ой-ой-ой будет.

— Вы в обычной жизни тоже экстремал?
— Нет. Я как удав вообще. Улицу перехожу только на зеленый. Мне спорта более чем достаточно. Конечно, как и многие, кто занимается экстремальными видами, уже начинаю искать себе приключения на то время, когда уйду из спорта. Очень хочу попробовать вингсьют, костюм-крыло. Но для этого надо будет записаться в парашютную школу. Это не сейчас. Сейчас адреналина более чем достаточно. Пока стараюсь больше внимания уделять детям. Сын растет бесстрашный вообще.

— Уже проявляются наклонности к экстриму?
— Мне кажется, нет никакой наклонности к экстриму. Просто люди на одну и ту же высоту, например, смотрят разными глазами. У меня мама была в сборной Союза по спортивной гимнастике. Крутая спортсменка, но даже с тумбочки в один метр прыгнуть не могла. Просто не могла физически себя заставить — боялась высоты. А оба сына — хай-дайверы.

Моему сыну пока четыре с половиной года. У него уже есть названный тренер по прыжкам в воду. Он пойдет по моим стопам, потому что я считаю, что спорт в любом случае ребенку нужен, хотя бы для дисциплины и физического развития. Насколько профессионально будет заниматься, я не знаю — это уже вопросы к его тренеру. Я в этот процесс вмешиваться не стану. А так — велосипеды, скейты, да. Сейчас моя задача как отца — помочь ему максимально освоиться в этом мире в плане физической активности.

Парень, конечно, храбрый растет. Он в три с половиной года уже научился, катаясь на велосипеде, руки отпускать на скорости. Я вспоминал себя — мы в это время в песочнице собачьи какашки от глины не отличали, а он такое творит.

Еще стараюсь, чтобы он в телефоне не сидел. Садик, велик, скейт, побежали, попрыгали, футбол, естественно. Постоянно — в движении. Обращаться с телефоном или планшетом, играть с ними он научится всегда. А вот по деревьям лазить или по ступенькам на велике научу его я и сейчас, пока возраст подходящий.

— Лет пять назад вы говорили, что мечтаете прыгнуть с айсберга. Но мечту исполнил Орландо Дюк. Придумали что-то новое?
— Стащили, гады, мечту, да. Это было то, чего никто не делал. Сейчас уже не думаю, что есть места, откуда никто не прыгал. Поэтому остаются Олимпийские игры. Это мечта любого спортсмена. Но пока хай-дайвинг слишком медленно к ним движется. Вроде бы есть какие-то разговоры, но дальше них дело не доходит. Возможно, попаду на Олимпиаду уже как тренер либо как очень пожилой спортсмен.

Дисциплины должны быть массовыми. Про хай-дайв пока этого не скажешь. К тому же, если пройтись по странам, почти нет девочек. Полноценные команды могут набрать пока только австралийки и американки. Из россиянок никто не хочет заходить на эту высоту. В Европе есть несколько девочек, конечно, в том числе, одна — из Белоруссии. Очень успешно прыгает. Но такой интернационал, как у пацанов, пока не сформировался.

Подписывайтесь на канал Sport24 в Яндекс.Дзене