Это странное русское слово придумал Чехов. Сначала в шутку, потом слово прижилось — сейчас так уже не говорят
Великий русский писатель Антон Павлович Чехов близко дружил с другим прославленным талантом — живописцем Исааком Левитаном. Художник учился вместе с братом писателя Николаем в Московском училище живописи — так Чеховы и сблизились с Левитаном.
У Антона Павловича и Исаака Ильича были очень теплые, не лишенные ироничных подколок отношения. Как и подобает близкому другу, Чехов очень любил подшучивать над товарищем. В своих письмах он писал: «Я приеду к вам, красивый, как Левитан», «Он был томный, как Левитан», «Еврей Левитан стоит пяти русских».
При этом, писатель искренне ценил талант друга и называл его «лучшим русским пейзажистом».
«Ах, были бы у меня деньги, купил бы я у Левитана его «Деревню», серенькую, жалконькую, затерянную, безобразную, но такой от нее веет невыразимой прелестью, что оторваться нельзя: все бы на нее смотрел да смотрел. До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошел в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да не знаю, дойдет ли кто и после», — писал как-то Чехов.
Классика так очаровывали пейзажи Левитана, что он даже выдумал слово для их описания — «левитанистый». Поначалу оно казалось шуточным, но Чехов всерьез добавил его в свой обиход и со временем его окружение к нему привыкло и даже полюбило.
«Имя Левитана стало выразителем не только мужской красоты, но и особой прелести русского пейзажа. Чехов придумал слово «левитанистый» и употреблял его очень метко.
«Природа здесь гораздо левитанистее, чем у вас», — писал он в одном из писем. Даже картины Левитана различались, — одни были более левитанистыми, чем другие.
Вначале это казалось шуткой, но со временем стало ясно, что в этом веселом слове заключен точный смысл — оно выражало собою то особое обаяние пейзажа средней России, которое из всех тогдашних художников умел передавать на полотне один Левитан», — объяснял значение слова писатель Константин Паустовский в своей книге «Близкие и далекие».
Общеупотребимым это слово так и не стало. Но зато в свое время оно не один год грело душу Исааку Левитану — пожалуй, этого его товарищ и добивался.
