«Жалко пацанов с Украины. Нам приходится их уничтожать». Неожиданное интервью экс-защитника «Зенита» Цветкова
Валерий Цветков брал с «Зенитом» начала века бронзу и серебро, играл в Кубке Интертото, а в первом же матче в стартовом составе положил вот такую красоту в ворота «Динамо».
В Цветкове сочетались брутальная неуступчивость и ослепительная улыбка. В июле он вместе с Аршавиным, Кержаковым, Спиваком, Игониным и другими легендами «Зенита» одолел на «Петровском» «Спартак» (как уже делал это в 2001-м), а на этой неделе встретится с ними в Москве.
Александр Муйжнек поговорил с Цветковым в Петербурге и раскрыл его с новой стороны.
Как упустил Карпина и настиг Панова, что отучило терять деньги, почему боялся знакомиться с девушками
— Вам 44 года, карьеру вы завершили в 30 лет, но выглядите все таким же крепким. Ходите в зал?
— Люблю качаться. У меня шесть тренировок в неделю. Чуть-чуть ноги, потом руки. В основном турники, отжимание и колесико. И пресс. Есть минус: не могу по полной задействовать ноги — остались проблемы с суставами. А вот верхний плечевой пояс у меня здоровый. Так занимаюсь, что сам себя боюсь.
Команда ветеранов «Зенита» перед матчем со «Спартаком», 8.07.2022. Цветков — второй справа в нижнем ряду
— Ваш максимальный жим?
— При своем весе 68 килограмм — 110. Без помощи и поддержки, а так мог бы больше. Занимался на базе, когда у меня заканчивался контракт с «Зенитом», ходил в тренажерку. Когда взял 110, у меня чуть ногу не отхватило. Кое-как сместил ее в бок, чтобы не придавило. В момент, когда я заорал, в зал зашел нападающий Роденков: «Валера, что с тобой?»
— Встречали футболиста мощнее себя?
— Меня ставили персонально против Булыкина. Он 193 сантиметра ростом, а я 170, но неплохо играл головой, позицию выбирал. И этого гренадера умудрялся обыгрывать. И за счет роста он меня не превосходил — я резкий, мог найти точку для прыжка.
— Эти качества оценил Эдуард Малофеев, у которого вы начинали во Пскове?
— Благодаря Эдуарду Васильевичу я попал из Пскова в «Зенит», а еще человек пять вырвались из второй лиги. Малофеев просто энерджайзер, он постоянно на поле, как бы ни устал. Своей мощью и харизмой заставлял нас двигаться. И поблажек не давал. Как и я, любил физику.
— В этом Малофеев похож на Морозова, вашего тренера в «Зените»?
— Да, и сумасшедшей энергетикой. Тренировка длится не так долго, час с небольшим, но выдержать нагрузки было сложно. Морозов и подбирал тех, кто выдерживал. Из Пскова вот взял нас двоих с Игорем Недорезовым.
Юрий Андреевич Морозов
По моему поводу Морозов созванивался с Малофеевым, а просматривать отправил помощников Бирюкова и Мельникова. Это была последняя игра перед перерывом между кругами — серьезная, жесткая. Нападающий соперника вел себя дерзко, по-хамски, бил исподтишка. Я не поддался.
И вообще никогда не любил играть жестоко — только жестко. За стиль игры меня называли Ножницами, но посмотрите, сколько я получил за «Зенит» желтых.
— Вы знаете?
— Одну или две. За девяносто с лишним игр. А жестюком меня считали ужасным. В жизни я достаточно кипишной. Могу вспыхнуть мгновенно. Но это, скажем, дома. А на поле терплю и не показываю злобу.
— Фанаты даже называли вас Улыбкой, а еще Роберто Карлосом.
— Было такое. Я не только «Динамо» положил дальним ударом, но и «Соколу». Левая у меня была для ходьбы, а вот правой с двадцати метров мог положить в девятку.
Про меня говорили как про защитника-собаку, добермана. Но есть другие хорошие прозвища — не только Улыбка, но и, например, Цветочек.
— Морозов вообще доверял не только вам, но и всем молодым.
— Например, Сане Кержакову. Тот только попал в «Зенит», а ударить мог с позиции, с которой не пробил бы никто другой. И исполнял так, что накрывать не успевали.
А выделялся из всех молодых Аршавин. Ребята про него рассказывали: талант от Бога. Мы должны были подольше смотреть на него в Европе — да, Андрей поиграл в «Арсенале», но мог добиться большего. Жалко.
— Вы брали другим?
— Самоотдачей и работоспособностью. Технически я точно не одарен — зато была физика, настырность. Выполнял установки. А когда не выполнял, Юрий Андреевич ругал. Поставил он меня персонально против Карпина против «Сельты» в Кубке Интертото. Была подача, а на дальней штанге оставался свободный футболист. Я понимаю: забьет. Выдвигаюсь на него, бросив Карпина. Но отдают как раз на Валеру, и забивает он.
Против Карпина вообще было тяжело, мега-звезда. А я-то в 2000-м только пришел из Пскова.
— И на первой же тренировке вышли против Панова. Проявили жесткость?
— Я выкладывался, был сосредоточен на Сане. Он увидел мои болты (глаза то есть) и понял: «Этот парень может меня перекусить». Назавтра звал нас на мероприятие: «Приходите, уезжаю в «Сент-Этьен». Но после первого тайма той двусторонки показал на меня: «Посмотрите на этого динозавра, который хочет меня переломать». Я отошел от греха подальше.
— Кстати, о грехах: вас не поглотил Петербург после переезда из Пскова? Карьеру другого зенитовца Кожанова погубили азартные игры.
— Помню поездку с псковской командой. Пересадка в Москве. Родители выдавали нам деньги на расходы. Мы попали на наперсточников: кручу-верчу, запутать хочу. Я 16-летний поставил сто рублей. Начинается игра, меня спрашивают: «Хочешь еще поставить?» А я сто процентов уверен, где шарик. Но мне говорят: «Может, еще полтинник поставишь?» Пока я начинаю опускать глаза, наперстки незаметно меняют. Мужики говорят: «Не ставь, уходи, чего ты делаешь?»
Так 150 рублей и профукал. После этого — ни на наперстки, ни на казино не потратил ни копейки. В Питере понимал: никто, кроме себя, мне не поможет. За 22 года всего раз съездил отдохнуть в Сочи. Копил на квартиру, мебель. А машина появилась только в 2005–2006-м — Mazda 6.
Может, таких аккуратных в плане денег футболистов больше и нет. Купил три квартиры.
— До сих пор ими владеете?
— Да, сдаю их. На это я и живу. С работой не совсем сейчас получается. Я никогда не был понторезом. Всегда понимал, что должен обеспечить семью всем возможным. Старался, чтобы жена, дети не нуждались, а потом уже тратил на себя.
— Как появилась семья?
— В молодости я перекинул все на спорт, поэтому с девушками было трудно. Не знал, как знакомиться, вести себя. Боялся отношений.
С будущей женой мы всю жизнь во Пскове жили в одном доме. Сначала на разных этажах, потом — в общаге. Нас перевезли туда на пять лет, пока тот дом перестраивали (из двухэтажного в пятиэтажный). Кстати, рядом с домом была конфетная фабрика — до сих пор там стоит сладкий запах, если ветер дунет.
Когда мне было 12 лет, мы вернулись обратно, и до армии с будущей женой серьезных отношений не было. Она была симпатичной, но я не проявлял активности. Из армии я вернулся немного дерзким. Через полгода-год мы уже поженились.
Денисов — сосед, Быстров — разгильдяи, негатив от югославов «Зенита»
— Вы покинули «Зенит» из-за Петржелы?
— Да. Новый человек всегда чем-то недоволен и ищет новое. А у Петржелы сразу была другая тактическая расстановка: мы играли персонально, а он — в линию. Раньше я 90 минут бегал за нападающим. А здесь надо было включать голову.
Властимил говорил: «Валера, ты мне не подходишь». На сборах я начал понемножку перестраиваться, схватывать. Контракт подписали еще на три года. Но когда тренер не видит в тебе стопроцентного стартового футболиста и тебе не доверяет, ты психологически не готов играть в основном составе. Впрочем, там и травмы появлялись, как только я набирал форму. Влиться было сложно.
— Но признаете, что «Зенит» Петржелы — самое яркое явление своего времени?
— Первое, что он для этого сделал — дал возможность ребятам творить на поле. У них не получалось, а Властимил не ругал: понимал, что они могут, и напрягать сильно не надо. И пацаны расслабились — и Керж, и Шава, и Денисов, и Быстров с Власовым.
— Вы стали дерзким после армии. Денисов таким был всегда?
— Жил с Гариком в одном номере на его первых сборах с основой. Как он тогда мог дерзить? Это кончилось бы плачевно. Но Денисов боец, которому приятно выходить на поле — потому что он отдается на сто процентов. Гарик как я: если талантом не вышел, значит, должен умирать и пахать. Мы оба работяги, и с Денисовым мне было легко.
— Разгильдяи в том «Зените» встречались?
— Например, Быстров. Мы с Гариком достигали предела, но бежали еще. А когда предела достигал Быстров, то не бежал, не доставал сил из запаса. С другой стороны, тогда он не был бы легким — перегружал бы себя. А так защитник соперника не успевал возвращаться назад и нагружать меня — потому что его изматывал, разрывал Быстрый.
— Сталкивались с прессингом со стороны старших?
— Нет, ребята видели: не дам себя в обиду. Более того, меня сразу подтащили в квадрат Кобелев, Овсепян и Лепехин. Такая уважуха! Я им приглянулся — и боец (принимаю такие вызовы), и компанейский, могу посидеть. Сразу меня к себе взяли, хоть и на десять лет старше. В квадрате, понятно, могли издеваться, но это не грань, не перебор — по-доброму, чтобы было всем прикольно.
— Кто-то из привезенных Петржелой чехов вызывал сомнения или ревность: почему играет он, а не я?
— Ко всем я относился хорошо. Бойцы, похожие на нас. Это была хорошая струя. Больше негатива от югославов. Специфические они. Не влились они немножко. Ранджелович в «Анжи» был топ-футболистом, много забивал, талант. Но Предраг немножко легкий по характеру, у Морозова дисциплина — и тот его через полгода убрал.
Жизнь в долг, огурец с хлебом на обед, алкоголизм отца, работа грузчиком, год в танцах
— Псков вашего детства был в разрухе?
— Перестройка — время на выживание. Работы нет, мои друзья спивались — а алкоголь для них начинался с 12-13 лет. Предлагали и мне, но я впервые попробовал после 18. Драки, другие ненужные вещи…
Троих из нашей компании уже нет. В конце 90-х было особенно сложно: один мой друг умер в 17 лет, второй в 20, подруга — в 18. Многие крепко выпивают.
У меня брат обожал спорт и вытаскивал на футбол. Никаких влево-вправо, только на поле.
— Где сейчас брат?
— Во Пскове. Подтащил меня, сам потом начал курить, появилась девочка, и с футболом закончил. Думаю, жалеет до сих пор. Хотя был перспективнее меня.
— Жили бедно?
— Родители работали на заводах, где платили мало. Брали в долг. До сих пор не знаю, откуда у нас взялись деньги на огромную стенку. А уж джинсы были эйфорией. Помню, брат надел мои джинсы, испачкал их в грязи. Я плакал так, будто эти два пятна на всю жизнь.
Сильнейший удар получил в 1994-м: умерла мама.
— Из-за чего?
— Неправильный образ жизни. Не алкоголь, просто на генном уровне проблема с сосудами.
Помню этот день. Брат пришел в отпуск из армии и пошел на встречу с друзьями: родители вышли в магазин. Брат вернулся — и произошло это несчастье. Я не понимал, как жить. Был человек, который помогал, оберегал — и нет его.
— Вы недоедали?
— Очень часто. Когда мама была жива, отдавала нам свое. Я этого не понимал — только позже брат рассказал. Думаю, из-за этого организм и не выдерживал: свое отдавали детям.
Без мамы и брата, который ушел в армию, стало совсем тяжело: папа временами выпивал, потерял работу. Зная нашу ситуацию, люди нам давали консервы. И бывало, соленый огурец с хлебом — вот и была вся еда на день.
Стояли за хлебом по талонам по два–два с половиной часа. Очереди огроменные, а товара мало — только хлеб, макароны и огурцы. Когда ешь мясо, то это праздник. А когда колбасу — то это вообще Новый год.
— Когда стало так тяжело, вы с братом подрабатывали?
— Брали любую халтуру. Разгружали все, что плохо лежит. Например, фуры с алкоголем. Ими занимался предприимчивый кавказец: оптом закупал вино. Как только получали от него деньги, бежали за едой.
Нас с братом тащил тренер Лебедев. Не дал нам пойти по наклонной. Говорил: «Спорт для вас — это жизнь». Иначе сломаться — две секунды.
— А кроме футбола чем-то занимались?
— Бальными танцами. С первого класса обязан был участвовать в каких-то кружках, и не знаю с какого дуру, но пошел танцевать. Спустя год мой брат сказал: «Заканчивай, не мужское это дело».
— Вам нравилось?
— Да, интересно. Сломался, когда к нашей группе пацанов пришли девочки. Когда увидел, что они готовятся к занятию с нами, собрал шмотки и ушел домой.
— Настолько стеснялись?
— Совсем не был готов танцевать с партнершей. Преподаватель потом приходила за мной, пыталась вернуть — считала, что я делал успехи. Но я ей объяснил про футбол.
Тренировался я с братом — комплекта нашего 1977 года не было, пришлось со старшими. С братом и друзьями все детство играл в «Машиностроителе», тогда так назывался «Псков-747». Я преуспевал и там — до тех пор, пока не зажало спинной диск. Увидел, что на меня не рассчитывали: молодой, сломался, значит, и дальше будет нехорошо.
Слава Богу, к остеопату меня не возили — восстановили так, вставили позвонок. Но отношение я увидел. И решил идти в армию, своим при́зывом — чтоб потом меня не гоняла молодежь. Отслужил тут, под Питером: поселок Мга, 45-й километр.
Помешал бандитам поставить на счетчик брата, война с кавказцами в армии, дедовщина, от которой погибали
— Армия — потерянное время?
— Может, когда служил, так и считал. Сейчас — нет. Пусть и не совершал подвигов для родины, но вернулся вдвойне мужиком. Дисциплина и так была, а тут тем более. Она мне и не дала сломаться. Мы еще и качались, здоровые были. Когда вернулся, меня бандиты увидели и оценили: крепкий пацан, пусть решает кулачные вопросы.
— Вы решали?
— Бандитов-то было много, рулили они. Я же знал: если что, приедут за две секунды и уничтожат, кого надо. Однажды пытались наехать на брата — из-за легких денег пытались поставить на счетчик. Я разобрался: «Что брат должен, я отдам. Больше сверху ничего не получите».
— Уровень преступности был высоким?
— Обычно-то решал брат: как и я, он духом сильный. Справлялся как правило без бандитов. Те решили бы вопросы иначе. Пистолеты, автоматы достать было легко. Тем более, тогда шла чеченская война.
— И вы знали про войну и легко пошли в армию? А если бы отправили в Чечню?
— Да там, где я служил, была своя война. Было много чеченцев и дагестанцев — почти один к трем [по отношению с русскими]. А с ними русские вели противостояние, не как сейчас. Но и у нас, дедушек, компания серьезных пацанов: Петрозаводск, Великие Луки… Мы держали свою роту — там были не только славяне, но и лезгины. Это ладно: на первом этаже одни кавказцы, в другом батальоне — тоже.
И кавказцы видели: мы ребята крепкие. Отношения были сложные, но к нам не лезли. В столовой за наш стол никто из них не садился. Уважительно относились друг к другу.
Теперь-то, думаю, если бы поехал на Украину, встал бы спиной к чеченцу или дагестанцу и прикрывал бы его тыл. А он — мою. Консолидация невероятная. Мы, россияне, помогаем друг другу, одно целое.
А тогда нам объявляли: «Сегодня к вам придут снизу и будут метелить». Мы готовили багры, топоры, табуретки. Дневальный знал и запирал дверь. В решающий момент давал нам сигнал — и мы шли решать вопрос.
— В футбол в армии играли?
— Только раз сделали турнир среди бригад. Со мной в роте была пара питерских футболистов, и мы заняли первое место — хотя никто не ожидал. Благодаря этому я получил пять лишних суток к отпуску. Плюс иногда по выходным командиры заставляли играть в дыр-дыр. На камнях, на асфальте — просто как занятие спортом.
Через неделю после демобилизации пришел на стадион, посмотреть турнир. И тренер Лебедев просто прибил: «Цветков, а что это ты у меня еще не на тренировке?» — «Александр Сергеевич, я только вернулся». — «Чтобы завтра был». Для меня приказ это приказ. И спасибо, что не дал отдохнуть. Но я удивлялся, как легко и быстро набрал форму.
— Сталкивались в армии с дедовщиной?
— В ежедневном режиме. Ни одного дня без нее. Все вопросы решали дембеля, деды. Ребята некоторые погибали.
Запомнилось, как в учебке перезаряжали автомат. Мне, духу, не повезло: автомат не перезаряжался. Новый, затвор плохой, с ним не было контакта. Меня метелили 10-15 раз, чтобы он перезарядился. Лупили максимально сильно. Другим ребятам повезло: у них автомат был пристрелен.
— Унижение проходили?
— Нет. Точнее, для тех, кто слаб душком, унижение было. А если ставишь себя как мужик, это ясно по взгляду. На меня смотрит дедушка, видит в моем голосе и глазах не то что злость, а уверенность в себе. Что могу ответить, подраться, и мне по барабану. Таких пацанов деды подтаскивают к себе. У каждого дедушки должен быть дух, который что-то делает. Мне, например, дают задание, а я — тем, кто слабее духом.
— В каком состоянии была армия, когда вы служили?
— Четкости не было. К тому моменту мы развалили свои вооруженные силы насколько возможно. Только благодаря Путину вывели их на уровень. Такой и должен быть всегда.
При мне хаос был полнейший. Я — командир отделения. У нас была база, там была переконсервация. Стояли ЗИЛы, КРАЗы, «болотники». В какой-то момент надо проверять всю комплекцию, смазывать, чтобы машина была готова. Но денег всегда хотелось заработать, и что-то химичили, продавали комплектующие.
Друзья кинули в бизнесе, почему не пошел в тренеры и ценит прежний «Зенит»
— Что за травма завершила вашу карьеру?
— В 2006-м полетели мениск и боковая связка — частичный разрыв. Тогда я понял: «Зенит» (не президент, а именно команда) на меня не рассчитывает. И сейчас колено не дает играть в полную силу.
Когда контракт закончился, мне отдали трудовую книжку. И после этого мною никто не интересовался. А ведь звали в Ярославль в 2003-м. Еще был вариант с «Томью». С нею нехорошо получилось: встречались с Бышовцем в ресторане, предлагали контракт втрое больше зенитовского. Космические для меня деньги. Я сказал, что из Питера не хочу никуда уезжать. Город для меня как родной стал. Да и до родного Пскова близко.
— Почему нигде не заиграли после «Зенита»?
— Психологически я был не готов идти куда-то дальше. Мне говорили: «Валера, твоя ошибка в том, что с агентами никогда не работал. Они бы нашли любую команду». Но я считал, что лучше напрямую буду договариваться с тренером, президентом.
Ездил на сборы в эстонский «Калев». Понравился им и остался бы, если бы немного улучшили предложение — но в этом отказали, и я вернулся домой.
— А потом вернулись в Петербург?
— Да, два года тренировал «Русь». Меня и Марк Рубин подтягивал играть на город с командой с института Лесгафта. Не пошло. После этого я решил отдаться семье, воспитывать детей. В футболе не работал.
— А в бизнесе?
— Там меня кинули друзья, как это обычно бывает с футболистами. Бизнес был в облицовке домов — вот видишь, панельный дом за моей спиной? Одну сторону делала наша компания.
Для старта моим друзьям нужны были деньги — я максимально вложился, а они не дали ничего. Мне указывали: всем троим партнерам полагается одинаковый процент: «Валера, ты делаешь ошибку. Финансово они не страдают, а ты — да».
— Закончилось печально?
— Я особо не понимал тонкостей бизнеса, все вопросы решали друзья. Что-то там не пошло. Предложили участвовать в другом проекте, какую-то долю мне отдали — грубо говоря, вернулось процентов 30 из вложенного мной. Теперь мои друзья съезжают с темы: «Это бизнес, Валера».
— С тех пор не лезли в такие дела?
— Да, и советую не делать этого молодым, не знающим бизнеса — даже если вам говорят, что все будет классно. Те, кто так говорят, участвуют деньгами мало, а потом разводят руками: ну извините. Я отпускать своих «друзей» не буду. Буду разговаривать с ними, чтобы что-то получить. За все время они заработали себе на две квартиры, машину, а мне — дуля.
— Тренировать детей не хотели?
— Это сложно. Мне говорят: «Со своим именем легко наберешь ребят, будешь тренировать индивидуально». Но я честный человек и признаю: ничего футбольного не дам детям. Отвлечь от чего-то пагубного, развить физические качества — да. Но футболист должен играть, с мячом, с командой играть, а тут во мне смысла нет. «Помогу, все сделаю!» — так дурить родителей не стану.
— А если пройти курсы?
— Одни проходил, на категорию «С» — потому и был помощником во Второй лиге. Сейчас планку повысили, нужно получать категорию «А», а на обучение потратить 150 тысяч. Вот потратишь ты их, а потом предложений не будет. Будешь сидеть, как год сидели Сашка Куртиян и Сашка Горшков с категорией PRO. Зачем выкидывать бабки на ветер?
— Ваш «Зенит» до вливаний «Газпрома» открывал имена, молодые блистали. Как смотрите на нынешний?
— По профессионализму, по уму, по тактике, сейчас «Зенит» — мера для всех клубов. Там звезды.
А по духу, по самоотдаче (это признают и болельщики) та команда было интересней. Нашей энергии, динамичности в нынешнем «Зените» нет. Он берет другим, и я счастлив и горд, что тренер Семак (без особого опыта до назначения в «Зенит») создал такой коллектив. Это огромный труд, и Семак — просто красавец. Команда слабее не становится, делают точечные покупки, то есть и селекционный отдел сильно работает. Кто-то слабину дает — сразу меняют. Спасибо «Газпрому» и другим спонсорам, конечно.
— В начале нулевых такого размаха и близко не было?
— И смысла сравнивать нет. Я был рад тем не самым великим деньгам. А уж когда впервые получил подъемные, был в шоке. Помню, поехал с ними во Псков, схватил эти пять тысяч долларов в поезде, и всю ночь не спал — потому что таких деньжищ не видел никогда. Во Пскове-то получал 20 000 рублей.
— До какого уровня доросла в «Зените»?
— 120 тысяч максималка моя.
Ты спросил про зарплату, а многие еще интересуются, сдавал ли я игры.
— Что отвечаете?
— Ни разу ни одной. Мне говорили, что партнер сдавал — а я и представить не мог, что такое возможно в моей команде.
Вот стимулирование было. Соперники «Локомотива», ЦСКА и «Спартака» по чемпионской гонке привозили в «Зенит» деньги, чтобы мы победили. Мы отказывались.
А еще один соперник в конце сезона сулил деньги за то, чтобы мы не сдавали игру. Мы проиграли и ничего не получили.
— Семак — терпеливый тренер, а вот Морозов в 2001-м выгнал Аршавина с тренировки. За что?
— Думаю, за то, что Андрей недорабатывал. Морозов же дисциплинщик. И Кержа он отправил в дубль на две недели. Ребята чуть-чуть корону надели, но ее было, кому стряхнуть. Я это одобрял: дисциплина должна быть везде. Без нее ни команд, ни страны не будет. Может кому-то не нравится наш президент. Но должен быть лидер, которого должны слушаться.
Псков преобразился, Кадыров — космос, Савину «накатил бы» и еще много про Украину и украинцев
— Про лидеров: Путин вышел из системы, выстроенной Ельциным. Он вам нравился?
— Ельцин Россию просто развалил. Сумасшедшая была страна СССР! Будь тогда такие мозги и такой подход, как у Владимира Владимировича Путина, мы бы уже давно были в топе в мире. Такие ресурсы, такие объемы у России были… Нас бы никто и не пытался бы сломать.
— Вас, наверное, и псковское детство закалило.
— Да, и теперь спокойно воспринимаю санкции. Выдерживаем такое давление всего мира, повышение цен. Для меня это мизер. Любая страна уже бы развалилась от таких санкций. Мы-то еще никакие санкции не вводили, а мир рушится. Наши минералы, железо, хлеб — да без них мир вообще остановится, Европа рухнет.
Мне жалко, что Германия, Франция до такой степени слабы и сидят под управлением американцев. Мощнейшие государства всю Европу держат, но пошли на поводу у этих сраных янки, которые ломают все, везде повсюду.
— Псков изменился со времен вашей юности?
— Конечно. Отстраивается, много церквей, прекрасные набережные — например, в районе общежития, где я жил. Просто шедевр! На одной из набережных недавно было городское мероприятие, и было не протолкнуться. Дорожки везде, качели-лошадки. Молодцы!
— В таком прекрасном Пскове у молодежи есть будущее?
— Оттуда стремятся все в Питер или Москву. У нас можно получать 30-40 тысяч, а тут на той же работе 60-100. А в Москве еще больше. Так же и из Питера едут в Москву, чтобы больше получать.
— Вы упомянули напряженные отношения с кавказцами. На футбол они распространялись?
— С «Зенитом» было тяжело ездить в южные регионы. К «Анжи», например. Там менталитет отличается от нашего, да и война тогда только недавно кончилась. Автоматчики на улицах. Понятно, что это милиция, но напряжение постоянное.
Из гостиницы мы не выходили. На тренировку съездили — и все, в номера. Это сейчас русских там принимают как друзей — кавказцы стремятся показать гостеприимство. Но в мое время отношение было другим.
— А какое сейчас отношение к Рамзану Кадырову и его активному вовлечению в спецоперацию?
— Это космос. Когда смотрю его выступления, просто поражаюсь его юмору. И для него главный приоритет — это президент России. Главный начальник, которого Кадыров слушает и понимает. Так и должно быть. У Кадырова свои обязанности есть, он свой регион держит, делает благо. Какие в Чечне сейчас дома построены! Все благодаря Кадырову, однозначно. Он исполняет максимально свои функции, человек, который обеспечивает свой регион. Просто красавец, нужно снять шляпу перед ним.
— Смотрели украинский выпуск Евгения Савина?
— Если бы я увидел этого КраСаву, я бы ему накатил. Человек зарабатывал здесь деньги, показывал, какой он хороший — и потом просто переобулся и провоцирует украинских ребят. Как человек мог такое делать? Просто в голове не укладывается.
У нас в команде легенд «Зенита» Сашка Спивак с Донецкой области, Горшков с Луганщины. Все пацаны переживали. Я серьезно переживал за Горшкова — звонил, спрашивал, какая связь с близкими. Говорит, никакой информации. Все в панике: связь там отрублена. Но, слава Богу, с близкими обошлось.
Александр Горшков
Знаю и другого зенитовца Вернидуба — ненадолго пересеклись с ним в Петербурге. Думал, Юра нормально относится ко всем событиям, а он в артиллеристы пошел. Не ждал, что он будет так негативно говорить про нашу страну и будет считать, что Россия творит зло. Я бы встал на дыбы, если бы у нас такие националисты и бандеровцы бегали по Питеру и заправляли всем, чем можно. Я сказал бы: «Мне такое государство не надо». Мне нужно, чтобы чтили Великую Отечественную войну, наших ветеранов, георгиевскую ленточку, парады. А украинцы запрещают русский язык — я просто в шоке.
Часто смотрю передачи по телевидению. Человека берут в плен в двухстах километрах от Донецка и говорят ему: «Как ты относишься к тому, что ваши восемь лет убивали мирное население Донецка? К тому, что гибнут дети?» Он сразу съезжает: «Я не знаю, меня это не касалось». А как можно не знать, что на востоке твоей страны так долго идет война, и убивают твоих граждан? Представь, что будут бомбить Псков, 300 километров от Питера. Я буду сидеть и думать: «Да ничего страшного, что такого»? Я бы все сделал, чтобы это прекратить убийства на территории своей страны.
Юрий Вернидуб (сейчас — главный тренер «Кривбасса» из Кривого Рога)
Европа потом будет отвечать за то, что случилось. Приедут и посмотрят, как относятся к Бандере и украинцам и как — к нашим ребятам, спасающим Лисичанск.
Я к украинскому народу отношусь уважительно и по-своему люблю. Но точно так же мне до глубины души жалко пацанов, которых выдергивают в окопы, и нам приходится их уничтожать. Ребята не хотят воевать, а умирают ни за что.
— Так говорят про ребят с обеих сторон.
— Во-первых, через определенное время там [на границе с Украиной] были бы уже такие войска, что мы ничего не смогли бы сделать. Потери были бы кардинально другими.
Да, и сейчас потери есть, люди погибают. А сколько погибло за последние годы? Происходящее сейчас — вынужденная мера. Но мы ведь ковровыми бомбардировками не занимаемся, как американцы во время своих операций. Иначе бы стояли около Польши и махали бы им ручкой.
И, во-вторых, там столько американских лабораторий. Они бы нам подкинули не один вирус, чтобы уничтожить наше население. Для чего им нужна генетика славян? Это ненормально. А весь мир глотает.
Сколько этих лабораторий по всему миру! Катастрофа. Все боятся поднимать этот вопрос, а я всегда считал, что пандемия — это все американское. По-моему, это все искусственно создано. Иначе не может быть. Американцы профессионалы по влиянию на мозги масс. Ничего, поплатятся за это.
— Как воспринимаете Спивака и Горшкова? Как украинцев?
— Сто процентов они за Россию.
— То есть глядя на них, нельзя сказать, что есть разница — украинцы и русские?
— Нет. Что они как мы, это точно. Тут разделения вообще не вижу. Нужно понимать четко, что мы освобождаем их от западного гнета. Вижу ребят, которые бегут оттуда со слезами на глазах, и у меня тоже слезы. Они восемь лет жили под невообразимым гнетом.
Нужно кланяться наши ребятам, которые получили ранения, помогать им, не оставлять. Помогать близким тех, кто потерял на Украине пацанов. И сделать, чтобы это все побыстрее закончилось, и налаживать мир с Украиной. Мы победу в Великой отечественной вместе на зубах вырвали, а тут какая-то горстка уродов создала против России анти-Россию. Это просто невозможно. Но так пресса и телевидение влияет на ум людей.
— Вы избежали отправки на фронт во время своей службы. А сейчас стали бы косить?
— Сто процентов, нет. Я не так воспитан. У меня папа бывший милиционер. Душка у нас очень много.
— Вам не страшно?
— Нет, я патриот своей страны. Наши псковские пацаны защищают нас. Десантников уже много погибло. Я преклоняюсь перед тем, что они делают. Это достойно.
— Они герои для вас?
— Однозначно.
— У вас две дочери. Сына легко отпустили бы в армию?
— Думаю, да. В первую очередь поговорил бы с ним — и если бы он захотел пойти, я бы принял его сторону.
— А если бы не захотел?
— Не знаю. Может, как отец рассуждал бы так: это мой сын, и я не хочу, чтобы он погиб. Тогда сделал бы все, чтобы он принес максимум пользы здесь.
